5. Получение «вольной» еще на неделю.

Панбархат для девочек

В Артур – так обычно русские старожилы называли Порт-Артур – Казанов уехал на древнем автобусе в обществе одних китайцев. Двадцать пять километров узкой дороги между сопками и по морскому побережью он подскакивал на стальных пружинах, затаившихся под тонкой клеенкой, томясь ожиданием, что клеенка лопнет – и пружины вопьются ему в ягодицы. Давил непривычный для русского духа китайский дух – смесь запахов земляного ореха, жареных кукурузных початков и рыбы. А может, ни того и ни другого, но уж очень специфического.

На остановке в какой-то деревушке в открытое окно драндулета ворвался отборный мат, сопровождавшийся тирадами на китайском. Казанов подумал, что матерится какой-то эмигрант, высунул голову наружу. Ан, нет: матерился белозубый китаец, усвоивший коренную часть русской словесности и культуры. Он восторженно, с ужимками и прыжками, крыл своего приятеля, сидевшего в автобусе.

В старой части Артура Казанов за месяц жизни здесь уже хорошо ориентировался. От автостанции быстрым шагом дошел до армейских складов, на КПП показал часовому офицерское удостоверение и пропуск. Одноэтажный кирпичный барак гостинцы для командированных находился на территории складов, на берегу заиленного, поросшего осокой и камышом небольшого пруда.

– А я думал, ты сюда и не появишься! – удивился старлей-интендант Сашка Абакумов, заметно посвежевший после Уссурийской эпопеи. – Я все твои накладные сдал, акт приемки-сдачи подписал, командировочное удостоверение отметил. С открытой датой на всякий случай, чтоб ты накобелился вволю. А начальству здешнему сказал, что ты в полк уехал.

– Ты что, забыл? Я пистолет из караульного не взял и чемодан у Володи Федотова оставил. Пистолет получу, отдам тебе. А в полк вернусь – заберу и с ним явлюсь в батальон. Согласен?

– Согласен. А почему такие сложности?

– Да я эмигрантку в Дальнем закадрил, переспал с ней в дневное время. Надо бы повторить.

– Ну и молоток! Валяй к ней хоть сейчас, погуляй еще с недельку. Виктор позавчера в своей батальон слинял. Здесь уже делать нечего. Правда, тебе начет придется платить, что-то рубликов на тысячу с лихуем.

– Спасибо, друг! Это же мой месячный оклад.

– Сам, кирюха, виноват! Говорил тебе в Уссурийске, когда груз принимал и в вагоны грузили: глаз не спускай с солдат и вольнонаемных! На-бут, глазом не успеешь моргнуть. Здесь тоже не товар, а ворон считал. А солдаты – ребята ушлые! Наверняка себе на ханжу что-то скомсомолили. Да и у меня такой же начет – набор на генеральские сапоги скоммуниздили, сволочи!

– Это ты сволочь, Сашка! Сам у себя украл.

– Так точно! Генералом все равно не стану, а в генеральских сапогах в Союз уеду. Все бабы будут мои. Выпить хочешь? Я уже засадил с устатку… А-а, чуть не забыл. Библиотекарша твой обходной не хотела подписывать: ты ей какого-то Блока не сдал. Или, говорит, плати в десятикратном размере. Дал ей честное слово вернуть… Между прочим, хорошая баба, все при ней – и спереди, и сзади. Подъезжал, обещал отрез панбархата подарить – отказала. Говорит, муж спросит, откуда отрез. Деньгами тоже не берет, интеллигентная. Да я другую уфаловал, не такую начитанную прямо на складе, на мешках.

– Ах, жаль, черт!.. Хотел Блока зажать, в свой чемодан уже затырил. Юбилейное издание к его семидесятилетью. Ладно, отдашь ей.

– Да брось ты, Антон! Она об этом Блоке через минуту забыла. А вот то, что мне не дала, я забыть не могу. Страдаю!.. За это ее, курву, наказать надо хоть тем же Блоком.

– Ты, Сашка, высокую поэзию с блядством не путай. Хочешь из меня сделать орудие тайной мести?

– Шучу я. Почитаю сам, вдруг понравится. И отдам, конечно. Заодно снова попрошу, вдруг передумала… Давай, тяпнем по единой!..

Не верилось, что непоседливый и подвижный как ртуть Сашка Абакумов прошел без единой царапины две войны – с немцами полгода прихватил, а с японцами, после преодоления Хингана, в Маньчжурии с полмесяца повоевал. И вот уже девятый год кантуется в Китае. Все у него хихоньки да хаханьки! Прототип Васи Теркина в офицерских погонах, полученных им в войну после шестимесячных курсов младших лейтенантов. В Союз возвращаться не хочет: «Что там, лапу или этот самый сосать без соли? Здесь я миллионер – два миллиона триста тысяч юаней получка. И в Союзе на книжку еще восемьдесят процентов от оклада капает… Мне, холостяку, хватает поесть, выпить, прибарахлиться… Однова живем, ребята! Ничего не жалейте, живите в свое удовольствие! Я на войне такое пережил и такого насмотрелся, что понял: будущего нет. Есть только сегодня! За немку чуть к стенке не поставили. Ладно, она особисту правду сказала, что сама дала. Я всегда – только по обоюдному согласию. И на подарки не скуплюсь».

И, довольно искусно подражая грузинскому акценту Сталина, попутно рассказал байку военных лет, как после вступления советских войск в Польшу наши изголодавшиеся воины накинулись на добрых полячек и «наварили концы». Из-за этого пустяка боеспособность наступающих снизилась до катастрофического уровня. Сталин лично распорядился срочно увеличить производство презервативов в несколько раз. Тогда наши умельцы изобрели латакс. «А выдержат ли этот материал силу советского оружия, товарищ изобретатель» – усомнился усатый генералиссимус. «Так точно, товарищ Сталин! Проведенные тактико-технические испытания с участием реальных субъектов показали высокую надежность новых изделий». И якобы начальник воздушно-десантных войск возликовал, так как к тому моменту половина его парашютистов «намотали на винты» венерическую заразу и вышли из строя.

За два с половиной месяца нахождения под Сашкиным началом Казанов и его однополчанин и друг по Рязанскому пехотному училищу Витька Аввакумов только и знали, что потешаться над пронырой и авантюристом, ставшим временно их командиром. Сначала рассмешило это созвучие фамилий – Абакумов-Аввакумов, а потом – и весь ход их командировки на окружные воинские склады в Ворошилове-Уссурийском.

На первом же инструктаже по предстоящей поездке он, как человек, часто выезжающий в Союз для получения всякой всячины, порекомендовал лейтенантам все имеющиеся у них юани потратить на покупку самого дешевого панбархата. Лично он уже закупил этой материи ровно сто метров. Советские бабы за него с последней копейкой распрощаются или сами отдадутся за три-пять метров этой гнилой материи.

Продавать самим не надо – легко найти спекулянтку: она купит все оптом. А если такую не сыщем, есть другой способ: нанять бабенку – и пусть продает в розницу за определенный процент с каждого метра. На толчках, конечно, бывают облавы, но не мы же попадемся! Риск – благородное дело… Зато погуляем – кабаки, девочки…

Ах, ты мотоцикл хочешь в Китай привезти? Тогда у тебя другого выхода нет – занимай юани у друзей. Покупай в «Чурине», дальнинском универмаге, до революции, как и многие подобные магазины во многих городах Китая, принадлежавшем русскому купцу Чурину, рулон панбархата – и будет у тебя наш Иж-49. А повезет – так и чехословацкий мотоцикл «Ява», как у рыжего командира взвода связи Борьки Космодемьянского, – он его из отпуска в прошлом году притаранил.

И все сложилось в Уссурийске, как планировал их вождь и учитель. Денег после реализации панбархата было без счета – как у дурака махорки. В сберкассе лейтенанты Казанов и Аввакумов пополнили свой бюджет, сняв с книжек накопившиеся за три месяца их заграничной службы деньги. Этот капитал позволял погрузиться в кабацкий разгул в обществе случайных друзей и девочек. У Казанова хватило денег и на голубой мотоцикл Иж-49, добытый в огромной очереди по талону, купленному у двух хонуриков за две бутылки зловредного «сучка» – водки, гнавшейся из опилок по рецепту великого Менделеева.