Глава 70. Деловые контакты в Никаро  

По укоренившейся привычке старого партийного вожака Иван Дмитриевич Замолоцкий каждое утро, кроме субботы, когда работали только до обеда, - собирал в тесном кабинетике «аппаратное совещание». В нем был задействован  местечковый бомонд, включавший в себя членов «треугольника» - с Иваном Дмитричем в верхнем углу. А также прочие представители элиты: руководители секторов - технологического, строительного, инженерного обеспечения, группы КИПиА.

- Дуру гонит старикан от нечего делать, - оценивал деятельность никаровского дуче Голосков. - Как был придурком всю жизнь - секретарил в комсомоле, в капээсэсе, - так и на персональную пенсию уйдет придурком. Главное, изображать бурную деятельность. У них ведь так: они думают, что слово сказали - и все будет сделано по щучьему велению, по моему хотению. А на их указания умные люди кладут с прибором. Иван, вот увидишь, с час побубнит в конуре - и смоется к своей бабуське. У него главное занятие - приусадебный участок. Занял клочек земли под окнами, огородил его, вскопал - и теперь выращивает на нем цветы, лук, редиску. Даже ананасы - две грядки. Растут, как капуста. Я тебе покажу.

Симонов сидел рядом с Вовиком, облокотясь спиной на наклонную доску, прикрытую карандашной калькой, кульмана и в щели открытых жалюзи следил глазами за переливами света на морской поверхности. После двух таблеток аспирина и крепкого кофе голове стало легче, и ветерок от окна ободрял надеждой, что смертный час не так близко.

- А блатных здесь много? - спросил он больше для поддержания беседы.

- Больше, чем до хрена! Каждый второй. Или сам в жопу без мыла залез начальству - и на Кубе оказался, или кто-то из родных в райкоме - райсовете в Питере работает и протеже составил родному человеку. Из всей этой шоблы-еблы (Вовик повел глазами по обширному пространству офисины) от силы пять-шесть стоящих спецов. Остальные (он постучал костяшками пальцев по столу) - дуб-дерево!.. В Моа народ лучше - я бы туда хоть сейчас, особенно с тобой. У меня здесь друзей нет. Вот Якушев, Захарыч разве. Хорошие мужики, но они не в счет – сибиряки, живут своей кодлой. А остальные - стукачи и сплетники.

- А эту атаковать не пытался? - качнул Симонов головой в сторону красивой вчерашней негритянки.

- Что ты? Ни-ни! Ее муж пасет. Здесь же работает, механик. Вон в том дальнем углу, отсюда не видно. Мулат, волосы до плеч. Чуть ли в туалет ее сам не водит - бдит!.. Что, к врачу пойдем?

- Давай обождем конца планерки. Доложусь Замолоцкому, возьму работу на дом.

Под потолком три вентилятора, как пропеллеры вертолетов, перемешивали лопастями теплый воздух, словно пытаясь поднять в небо все это здание с «пройектистами».

Иван Дмитриевич Замолоцкий принял Симонова с партийным радушием: поднялся из-за стола, подал натруженную выращиванием ананасов сухонькую старческую ладонь, предложил сесть, придвинул к нему пачку «Malboro» и пояснил происхождение сигарет:

- Не удивляйтесь! Капитан с нашего сухогруза угостил, их судно пришло сюда из Канады, из Ванкувера, - повезут туда с завода никелевый концентрат.

- Спасибо, воздержусь, Иван Дмитриевич. Что-то прихворнул у вас - горло, голова. Надо бы врачу показаться. У Голоскова то же самое. Похоже, инфекция.

- Возможно... Мне Смочков по телефону уже сказал о цели вашего визита, Андрей Захарыч дополнил. Поможем, что в наших силах.

Приятный старичок. Лысенький, с мягкими манерами партноменклатурщика. Длинное сморщенное лицо, покрытое отдающим желтизной тропическим загаром. Очки в роговой оправе и толстыми стеклами трансформируют его яблоки и зрачки в нечто неправдоподобно объемное - в зеркало души из комнаты смеха.

И, снова пожимая руку Симонова, мягко, почти нежно, попросил:

- Вы уж по ночам там, у Голоскова, потише, пожалуйста. Сами понимаете, женщины... Со всякой чепухой ко мне бегут, жалуются... А к врачу сходите непременно. Это архиважно, товарищ Симонов! Мне Смочков сказал, что вы испанским и английским владеете. Очень, очень престижно для советского гражданина. Вздумаете продляться - я целиком буду на вашей стороне. Желаю успехов!

У старика, кажется того, - наметился некий сдвиг по фазе под плешивой оболочкой на почве активидадов и дипприемов: он и в Симонове видел лорда или канцлера.

Дуче каким-то боком подчинялся Замолоцкому и часто ездил в Никаро для получения от него очередных «цу», поступающих в виде телефонных, телеграфных и письменных циркуляров в Никаро из Москвы, Питера, из советского посольства в Гаване и из консульства в Сантьяго-де-Куба. Из тех же мест - из институтов, цэка, министерства, посольства, консульства - валом валили чиновники, сопровождаемые прекрасными переводчицами, сначала в Гавану, потом в Сантьяго, затем в Никаро и, наконец, - в Моа.

Везде им оказывался самый сердечный прием, устраивались советские вечеринки и кубинские активидады на халяву. В ритуал также входило вручение памятных подарков - каракол, чучел черепахи, лангустов и прочей умерщвленной морской живности. А в обратный путь припухлых от рома и закопченных на пляжах проверяющих нагружали съестным и спиртным. Гости платили за это добром: иногда удосуживались на час-другой встретиться с трудящимися и передать им приветы издалека: «Родина любит, родина знает!». Иногда выслушивали и даже записывали пожелания, просьбы и даже жалобы - и все оставалось, как и было. Только с годами, по свидетельству тех, кто на Кубе работал во второй и третий, а то и четвертый раз, становилось хуже и хуже - с оплатой, со снабжением.

И кубинцы охладевали к советикам катастрофически быстро, устав верить их заверениям, что американское эмбарго им по барабану. А вот советская помощь завтра-послезавтра приведет к экономическому чуду и наглядно продемонстрирует сокрушающее преимущество социализма над капитализмом. Ведь путь к процветанию продиктован бесспорной практикой соцстроительства могучей советской державы: всю собственность - в руки государства плюс повальная коллективизация и индустриализация всей страны.

Фиделю и Раулю Кастро такой подход был по душе. А кому не нравилось - они куда-то исчезли. Как сон, как утренний туман... Камило Сьенфуэгос, например, скрылся на самолете в сторону моря - и где он? Че Гевара занялся контрабандой революции, попартизанил в Боливии в надежде навести там такой же шухер, как на Кубе, и убит, как заурядный террорист. Получалось, что не в революциях счастье...

В Никаровской советской колонии - даже в большей степени, чем в Моа, - все командные позиции занимали питерцы. И то, что парторгом группы стал вдруг Андрей Захарыч Аксентьев, сибирский лапоть, можно было отнести к разряду - пусть и обыкновенного, - но чуда. Не иначе, как поступило указание свыше: в министерстве Захарыча опекали неафишируемые доброхоты, отрабатывающие халявные вылазки в рестораны за его счет. Технарем он, давно превратившийся в администратора, был не важнецким, но пыль в глаза умел пустить. А главное, вовремя - еще в институте - вступил в ряды КПСС и с тех пор не вылезал из членов разных по иерархии партбюро.

За всю его политкарьеру он совершил только один роковой прокол, возглавив заговор против назначения Князева генеральным директором научно-производственного объединения. Но и после провала путча Захарыч не пал духом, не полез в бутылку. Грех перед победившим владыкой он искупил лояльностью и почти полной аннигиляцией своего «ego». Говоря проще, прибегнул к испытанной с тяжелого военного детства тактике: без мыла проскользнул сквозь сфинктер в прямую кишку нового директора. Благодаря этому нехитрому маневру Захарыч и должность сохранил, и в кандидаты наук выбился.

Что ж, и на старуху бывает проруха: снова залетел - пусть и не смертельно - с этой усато-волосатой Галей. По секрету Аксентьев, кстати, шепнул Симонову, что у нее волосы растут даже на груди. Редкие, правда, - вокруг сосков...

Но если в масштабах Никаровской группы Захарыч угодил в вершину властной пирамиды как парторг, то - как спец - он, наряду с Якушевым, Мокросовым  и Климухиным, попал под начало двадцативосьмилетнего ленинградца Гены Тупикина, киповца-автоматчика. Ему Захарыч вполне бы годился в отцы. И он в некотором роде им стал: если Гена был секретарем комсомольской ячейки, то Захарыч сразу же после избрания его секретарем партгруппы, автоматом превратился в Гениного папаню.

Судьба и здесь Захарыча хранила. Чуткий комсомольский лидер не нагружал своего шефа по партийной линии мелочными проектными делами, текучкой, вроде автоматизации какого-то технологического передела или узла. Он поручил ему нечто общее, глобальное, работающее на перспективу развития Никаровского никелевого гиганта.

Такая тема нашлась легко: АСУ - автоматизированная система управления - всем заводом: «нажал на кнопку - чик-чирик - и человек готов!» Это была одна из любимых песенок Захарыча на организуемых им маевочках. Пусть АСУ и в Союзе-то еще никто в натуре не видел - только слышал сказки по TV о них зятя то ли Брежнева, то ли Суслова - членкора Джермена Гвишиани, а здесь, в кубинской глубинке, он, Захарыч, стал первопроходцем.

Беспартийному Симонову он признался с большевистской прямотой: «Я, Саш, в этой херне, конечно, совершенно не рублю, но ты-то этой асупиздацией уже несколько лет руководишь. Помоги... Мне как-то, сам понимаешь, надо до конца срока дотянуть». Симонов согласился: «Помогу. Только не здесь - приезжай в Моа. А я в Союз напишу - оттуда пришлют литературу, аналоги проектов каких-нибудь. Не первый раз замужем – состряпаешь заумную лажу и пусть кумекают, что с ней дальше делать. Тебе ведь только структурную схему АСУ надо смараковать. Подгоняй ее под сложившуюся на заводе оргсхему управления, документооборот, штаты. И описывай это как анализ существующей ситуации. Словом, потемни месяца два, я напишу Кацу – он пришлет нужные материалы, тогда помогу конкретней... Ты меня с Тупикиным сведи»...

***

Гена Тупикин оказался весьма приятным парнем, уважающим старших. Излишне, правда, серьезным и официальным, обремененным комсомольско-техническими заботами. Рост под метр девяносто, спортивная выправка, славянское открытое лицо и не совсем уместные - белесые, словно наклеенные из паутины, усы, - может, для солидности?

Таким, ни на минуту не забывающим о деле и намеченной цели, открыта дорога в карьерное будущее - тут и к маме не ходи!

Между делом, пока помогал Симонову подбирать нужные ему инструкции, нормали, технические условия и положения из металлических шкафов, стоявших вдоль стены, Тупикин рассказал о себе. В Никаро уже второй год, с ним жена и дочка четырех лет. А до Кубы он два года работал в Боливии на оловянной фабрике - что-то там тоже автоматизировал. Так что за шесть лет работы после окончания Ленинградского горного института он поднакопил хороший технический и денежный капитал.

- А вы с Игорем Пономариным не знакомы? - спросил Тупикин. - Я с ним в Боливии работал - хороший мужик.

- Знаком, конечно. Из нашего Уральского филиала, начальник участка, кажется. В прошлом году из Боливии вернулся. По-моему, досрочно: там очередной государственный переворот произошел. Нашему гендиректору, Князеву, презентовал японские часы - с калькулятором пониже циферблата. Он сейчас всем хвастается: вот миниатюризация, вот чудо техники! А мне сказал, что Игорь за них сто долларов заплатил.

Тупикин негромко, оглядываясь по сторонам, расхохотался:

- Сто долларов? Да всего пять! Мы с Игорем эти часы вместе в Ла-Пасе, в аэропорту, брали по паре штук - себе и в подарок. Металлические, с браслетом. Неужели Игорь так загнул, лапши на уши своему шефу навешал? Ха-ха! Да сто долларов - это почти наш тамошний месячный оклад.

- Нет, не думаю, что Игорь. Наш директор - хвастун и выжига. Меня простимулировал на такое же пожертвование – месячный оклад в чеках.

Симонов вспомнил, как короткий толстый палец Князева - с подкрашенным никотином концом - сначала красноречиво провел по строке «404 инвалютных рубля» его платежного аттестата, а потом уткнулся в собственную грудь - талантливый жест, заменивший без слов, но от души фразу: «Эти 404 гони мне!»

Из множества отобранных с помощью Тупикина материалов Симонов попросил для работы дома - в квартире Вовика - только «Положение о ремонте электрооборудования». Он намеревался выжать из него квинтэссенцию для революционного переворота в работе электроремонтного цеха на заводе в Моа. Об этом мечтал Чино - его кубинский supervisor - надзиратель - Андрэс Эрнадес. В «Положении» - в виде таблиц - содержался обширный перечень ремонта двигателей, реле, пускателей, контакторов с указанием нормо-часов и соответствующей им жалкой оплаты в рублях. Если Чино рискнет на внедрение этих норм, чтобы перевести ремонтников на сдельную оплату, - он проживет не долго: его обглоданное акулами тело найдут на пляже Playa Popular с надписью «gusano» - подонок, червь, тля, - приколотой мачете к тому месту, где билось сердце пламенного «революсионарио».

- В Моа это «Положение» вам дать не могу, - сказал Тупикин. - И здесь такую же работу думают проделать.

- А к чему дубляж? - удивился Симонов - Возьмете потом готовенький экземпляр у меня, размножите - и все дела!

- Можно и так, конечно, - неохотно согласился Тупикин. - Но лучше постарайтесь сделать все здесь. Вдруг книжку потеряете.

Ну и жлоб! У такого зимой снега не выпросишь. Или перестраховщик - не менее, чем два презера натягивает до того, как вставить. А переписывать вручную двухсот страничную книжку здесь, в Никаро,- запаришься.

- А размножить ее здесь нельзя?

- Что вы, исключено! Множительной техники, по сути, никакой, только синьки делаем с калек на древнем аппарате - от американцев остался… Вы извините, у меня срочная работа - видите, куча чертежей, проверить надо - и в работу. Монтажники и наладчики у нас, по сути, с листа работают, иной раз без должного оформления. В архив чертежи, бывает, сдаем, когда на объекте, по сути, уже все фурычит.

Далось ему это «по сути»!..

К письменному столу Тупикина подошел молодой тощий кубинец с какими-то бумагами и заговорил на испанском. Симонов с минуту послушал их conversacion - беседу - ревниво подумал, что у Гены с испанским никаких проблем: лопочет бегло, и к грамматике не придерешься. Значит, парень не терял времени даром в Боливии и здесь, на Кубе, сразу самоутвердился. Далеко пойдет!.. Ему бы фамилию поменять с Тупикина на Башковитого.