После радости -
неприятности. Утром, за завтраком из глазуньи, овощного салата и сыра,
поданного на стол вахтенным Голосковым, вспыхнул скандал.
Детонировал заряд
критической массы противостояния Анатолий Петрушко. Соревнуясь взглядом с
желтком на тарелке, набычив голову и играя голыми бицепсами, новопришелец из
Гаваны сказал, обращаясь почему-то к одному Симонову:
- Ты вот что, начальник,
кончай с этим делом.
- С каким? - прикинулся
простачком Симонов.
- Брось ваньку валять! Баб в
нашу квартиру по ночам таскать.
- Ко мне приходит всего
одна. И не баба, а девушка, какой тебе век не попробовать. - Ком злобы подкатил
к горлу, и Симонов протолкнул его внутрь глотком кофе. - Ты же пару дней назад
сам делал заявку на поставку живого товара.
Симонов посмотрел на Ивана — тот удовлетворенно поводил острым носом и моргал круглыми похмельными глазками. Ежу понятно: действия коммунистов на утренней летучке скоординированы, и Петрушко принял на себя выполнение первого партийного поручения.
- Мало ли чего наболтаешь за
рюмкой! Слова к делу, начальник, не пришьешь. Ищите другое место для блядок, а
мы с Иваном в притоне жить не хотим.
- Пролетарии всех стран
объединились! - зверея, стукнул кулаком по столу Вовик. - Да я вас знаете, на
чем видел?
И резко ударил ребром ладони
левой по сгибу правой руки.
- Не рыпайся, парень
кудрявый смелый и бравый! - Петрушко угрожающе оторвал свой зад от стула, но
Вовик опередил его - пружиной вскочил с места, отбросив стул ногой, и схватил
со стола за ручку дюралевую сковороду с остатками яичницы.
- Я тебе сейчас, штангист
сраный, этим диском башку снесу! - ощерив зубы и наклонившись вперед, тихо предупредил
он. - А Шурика тронешь - ночью в постели зарежу.
И он - с колокольным звоном
- хрястнул сковороду на каменный пол, схватил со стола кухонный блестящий от
оливкового масла нож и резко провел лезвием у своей шеи. - Вот так! Усек?..
Попугай на соседнем балконе выдал короткий беспокойный комментарий.
Штангиста и майора угроза
вряд ли напугала. Оба, как по команде, враз опасливо посмотрели на открытую балконную
дверь: там внизу, напротив их окон, могли оказаться бдительные советики, и
дикий крик Вовика грозил стать достоянием гласности. А затем дать пищу
партпрофразбирательству с последующими оргвыводами. Коммунистам Петрушко и
Сапеге такие номера были ни к чему: оба мечтали о приезде горячо любимых жен и
продлении загранкомандировки еще хотя бы на год. Они переглянулись и молча, сохраняя
большевистскую выдержку, скрылись в полумраке своих комнат.
А Голосков и Симонов убрали
со стола и удалились к себе на экстренное совещание.
Вовик уже навел в комнате
порядок - он терпеть не мог бардака и следил за чистотой в помещениях сам,
никого к этому не понуждая: мыл посуду, мел, протирал пол, когда камарера - горничная
от КАТа (комитета технической помощи) - почему-либо этого не делала. И с
прилежанием ухоженной женщины соблюдал личную гигиену: два раза в день, не
реже, принимал душ, чистил зубы, брился, одеколонился, подпиливал ногти...
Аристократ от сохи.
Сели друг против друга на
свои боевые кушетки, посмотрели друг другу в прозрачные славянские глаза - в
них светилась ясная мысль: так дальше жить нельзя! И вопрос: что делать?..
Ответ сформулировал Вовик, и
его смысл полностью совпадал с тем, что давно решил для себя Симонов:
- Тебе, Шурик, надо отседа
линять! Эти два хохла съедят тебя с говном. Особенно когда я перееду в Никаро.
- У меня уже есть вариант.
После обеда схожу к Иоланте и Матео. Попрошу подселить меня к Аржанову и
Луговскому – у них одна комната пустует. Думаю, Матео мне не откажет.
- А они согласятся?..
Луговской ведь чокнутый.
- Зря ты! Нормальный парень.
К тому же ему меньше месяца осталось — уезжает домой, в Москву. Аржанов уже
звал меня к себе... Сразу скажу им о Карине, чтобы потом не было вопросов.
- Давай! В любом случае
лучше, чем бодаться с этими жлобами.
Володя Луговской,
тридцатилетний мужичек с Таганки, действительно с некоторых пор слыл малость
чокнутым. Из-за чепухи, в общем-то. По неосведомленности - перед игрой в футбол
советиков с кубинцами на пыльном пустыре - выпил целый стакан крепкого
натурального местного кофе - и во время лихой атаки ворот противника едва не
отдал концы: на глазах болельщиков упал на пыльную лужайку, изо рта - пена,
судороги...
Хорошо, среди болельщиков
находился опытный кубинский врач - не дал загнуть ласты советскому форварду и инженеру-химику.
С той поры у Луговского
появился непреодолимый ночной страх – внезапно отдать концы вдали от любимой
родины, Таганки, жены и сына. Почти каждую ночь он приступал к обряду умирания
- стонал, громко взывал о помощи и успокаивался только после того, как фельдшерица
Галя Андреева всаживала ему укол в задницу с чем-то успокоительным.
А утром измученный ночными
кошмарами и бессонницей посланник советской столицы являлся в кабинет к
Смочкову и слезно умолял непреклонного Дуче - прервать контракт и отправить его
досрочно в Союз. Дуче меньше всего хотелось светиться с таким пустяком в ГКЭСе
и посольстве, и он посылал психа к ехматери. Да и кубинцы на прекращение
контракта никак не соглашались: чокнутый, по-местному – loco,
компаньеро Володья провел глубокие исследования причин коррозии и
выдавал ценные рекомендации по борьбе с ней. И уговаривали продлить контракт
еще на год.
- Они что, издеваются надо
мной? Хотят, чтобы я в Москву прилетел в цинковом ящике? - моргая белесыми
ресницами, сетовал на судьбу коренастенький антикоррозийный гений. - А еще
хуже, если в кубинскую психушку меня загонят - в палату номер шесть.
На предложение Симонова жить
в одной квартире Луговской согласился с радостью, а краткая информация о Карине
привела его в сентиментальный восторг:
- Да как ты, Сань, так
быстро сумел? Я тут год почти - и только облизываюсь, глядючи на их ножки и
жопы. Наверно, потому, что по-испански шпрехаешь. А я ни бельмеса!.. Но твою
чернуху хочу видеть - будет хоть о чем дома потрепаться. Прилетишь в Москву -
заезжай ко мне, расскажешь, чем это кончится... А у меня сегодня ночью опять
приступ был - Андреиха еле отходила. Скорей бы домой! Всем надоел, а себе -
больше всего. Иногда думаю, лучше копыта отбросить, чем этот безотчетный страх.
Понимаешь, страх без отчета? И перед кем отчитываться?.. Перед Богом? Так нас
не научили ему верить...
Красный мягкий нос Аржанова
засиял всеми оттенками радуги, как проблесковый гаишный фонарь:
- Сегодня же новоселье
устроим. Вместе с кубашками! - зови их. А комнату занимай, какая поглянется...
Не откладывая дела в долгий
ящик, Симонов прямо из автобуса, доставлявшего светиков с завода на обед, зашел
в офисину КАТа к Матео и был им радушно принят. Хефе важнейшего для
советиков учреждения сидел в плетеном кресле - чистокровный испанский дон в
роговых очках - и что-то важно диктовал великолепной Иоланте, стучавшей на
допотопной пишущей машинке.
- Esta muy bien,
companero, - терпеливо выслушав просьбу Симонова, сквозь дым толстой
«гаваны» пробормотал вершитель всех бытовых проблем советиков. - Очень хорошо,
товарищ. Но есть одна большая проблема...
И разрешить заботу Матео
предложил компаньеро «Саче» (в испанском отсутствует звук «ш»; и
кубинцы заменяют "ш" на «ч»).
«Гран проблема» оказалась
весьма необычной.
После обеда к жилым домам
советиков из соседнего городка Сагуа - а может, из какого-то другого «пуэбло» -
прибудет на «камионе» - грузовике - полторы сотни gallos - петухов. Живых, томящихся
в ожидании исполнения смертного приговора в обрешеченных ящиках. Этих gallos необходимо обезглавить и распределить, согласно установленным нормам и ценам,
среди советиков.
Кроме того, поступает свежее
черепашье мясо - впервые за все время существования моавской колонии! - и его
тоже требуется порубить, развесить и распродать. По либру, по фунту то есть, на
нос. Но это вводная...
А «гран проблема» такая:
сносить головы петухам топором и делить мясо среди советиков должны сами
советики. Под контролем КАТа, конечно. Он же, КАТ, берет на себя
также работу по сбору денег согласно весу петухов. В штате КАТа не предусмотрена
должность рубщика, видите ли. В связи с этим, не сможет ли companero Sacha найти палача-добровольца?
- Ладно, - сказал «Сача» на
своем великолепном кастильском наречии с приятным сибирским акцентом. - Я организую.
И тогда перееду на новую квартиру, дон Матео?
- ?Por supuesto! -
Конечно, - не поднимаясь с кресла, Матео протянул руку советику.
А великолепная Иоланта – с белыми пластмассовыми клипсами до плеч и волнующим декольте до проступающих под тонкой тканью сосков - одарила Симонова многообещающей и ничего не дающей улыбкой.
- Но есть еще одно условие,
дон Матео, - пустил он очередного леща начальнику офисины: Матео нравилось,
когда его величали доном, а не компаньеро.
Дон великодушно качнул
большой головой с редеющими кудрями. И Симонов продолжил:
- El verdugo tendra un
gallo y un kilo de carne mas que otros sovieticos. - Палач получит одним
петухом и одним килограммом черепашьего мяса больше, чем другие советики.
- ?Esta bien! -
Хорошо.
Симонов играл почти наверняка, заранее определив про себя кандидатуру куриного душегуба. За обедом, после утренней схватки проходившем в траурном молчании, он спросил заранее предупрежденного им Голоскова: не согласится ли он для общего блага помахать топором на льготных условиях? Вовик поморщился и сказал, что должен подумать.
- Чо тут думать? - угрюмо
проворчал Петрушко. - Я согласен. Вместе лишнего петуха и кило черепашины
срубаем. Кубинцы говорят, от черепашины стоит, как у молодого, - вам это как
раз кстати. Глядишь, и мы помиримся. А мне так лучше курям бошки рубить, чем на
заводе сероводород и кислоту ртом и жопой в себя глотать.
Симонов сходил в КАТ и оповестил Матео о патриотической решимости одного «трабахадора волюнтарио муй фуерте» - очень сильного рабочего-добровольца - выполнить una tarea mas importante - очень важное задание. Матео одобрительно похлопал Симонова по плечу и сказал, чтобы Петрушко не суетился, не ездил на работу, - его позовут в час «Ч».