Поговаривают, что чудеса водятся даже в решете. Нечто подобное произошло и с не верящим в их возникновение Казановым.
Буквально через день после расставания с Любой Казанова вызвал к себе в кабинет начальник артскладов Савран. Молодой лицом, но как лунь седой майор – то ли, подумалось Казанову, из-за прошлой войны, то ли из-за переживаний при постоянном сидении на пороховой бочке в окружении с пьющими и курящими товарищами по оружию.
– А не хотели бы вы, лейтенант?.. – изучая стоящего перед ним навытяжку лейтенанта голубыми глазами, начал майор с необычного для военного вопроса.
Как известно, в армии право хотеть имеет только начальник. И свое желание он выражает приказом. Поэтому Казанов не стал дожидаться продолжения и выразил готовность на подвиг:
– Так точно, товарищ майор, хочу!
Майор белозубо рассмеялся:
– Ну, лейтенант, ты прямо, как в том анекдоте: я всегда хочу! Я же имею ввиду не бабенку, а опасное дело. Садись, поясню.
Казанов отодвинул стул от письменного стола и сел напротив Саврана. О нем местные складские офицеры отзывались, как об отце родном: строгий, справедливый, заботливый. Не было случая, чтобы он жаловался на подчиненных вышестоящему начальнику или писал на них плохую характеристику, даже если они этого заслуживали.
– Короче, так, лейтенант! Надо особо опасный груз на студебеккере доставить в Харбин. Поездом вместе с другими боеприпасами везти его глупо: если он взорвется, весь состав разнесет. А заодно и всё, что на несколько км вокруг него. Согласен поехать с грузом?
Антон подпрыгнул от радости с внутренним криком: «Ё-моё! В Харбин, к Любе!..» Как тут не стать фаталистом. А вслух:
– Так точно, товарищ…
– Сиди, не радуйся! До вечера, отдохни, поспи и не пей… В ночь выезжаешь. Документы на тебя и груз подготовят. Офицерское удостоверение сдай в строевой отдел. С вами будет две машины с боевым охранением: одна впереди, другая сзади машины с грузом. Ты – рядом с шофером. Все понятно?
– Так точно, товарищ майор!
– Мне тебя старший лейтенант Булаев рекомендовал, он тоже суворовец. Хороший парень. Из ЛАУ – Ленинградского артиллерийского – в эту дыру попал. А я кадетам верю. Давай руку… С Богом! – как говаривал наш прадед Александр Васильевич Суворов. Инструктаж по безопасности у Булаева и получишь. Я бы, конечно, своего офицера – того же Булаева, например, – послал, но останусь без специалиста. А их у меня в обрез. Есть риск выполнение приказа командующего армии сорвать… Да и вы, пехотинцы, лучше охранному делу обучены. Пистолет не забудь захватить там, куда сдавал.
Свой «тэтэшник» с двумя запасными обоймами Казанов, полюбив оружие с детства, и сейчас имел при себе. Но зачем об этом знать майору?..
***
Через трое с половиной суток смертельно усталый Казанов и десяток его подчиненных ранним холодным утром благополучно прибыли в Харбин. По выданному ему вместе с отгрузочной документацией подробному плану города, изданному неким А.М. Урбановичем в 1939 году, Антон приказал водителю следовать по Железнодорожному проспекту, оставляя стальные пути слева. И с каким-то гордым удовольствием читал на угловых домах русского обличья таблички с названиями улиц: Бригадная, Кузнечная, Столярная, Соборная… А в целом Харбин по сравнению с каменным строгим по архитектуре Дальным Казанову показался холодным грязным и низеньким. Совсем не таким, каким он представлялся из восторженных рассказов Любы. Было странно думать, что она сейчас спала где-то поблизости, не подозревая о его приезде.
На главном материальном складе железной дороги их груз с нетерпеньем ждали, и Казанов без особых хлопот избавился от опломбированных ящиков с неведомой начинкой. Для приезжих на задворках складов имелось одноэтажное здание из красного кирпича со спальнями и столовой. Казанов позавтракал вместе с бойцами и, когда они завалились спать, по совету начальника станции, капитана-железнодорожника, на попутке доехал до гостиницы «Модерн». Сопутствие добродушного капитана с носом цвета спелой сливы, издающего из-под дикорастущих усов спиртово-никотиновое амбре, звучало весьма обнадеживающе:
– Поживи-ка, лейтенант, если юаней не жалко, в «Модерне», как фон-барон при капитализме. Такого ресторана, как там, во всем мире нет. А мои механики твои грузовики дня за два подшаманят. Эти колымаги на ладан дышат, могут на обратном пути развалиться. Мы с майором Савраном еще по фронту в друзьях, так что обратно порожняком не поедешь: я друга кое-чем обеспечу по его заказу. Передашь ему груз с приветом от капитана Горчакова…
Четырехэтажный «Модерн» на Китайской улице своей тяжеловесной архитектурой напомнил Казанову гостиницу «Казань» в столице Татарстана, на ее центральной улице Баумана. Ни в «Казани», ни в других дорогих гостиницах Казанову жить не приходилось. Поэтому после девяти лет, проведенных в казармах, а последний год – в фанзах, в палатах санатория и госпиталя, роскошный интерьер отеля «Модерн» его поразил и даже подавил своим великолепием из лепки, картин, штор, ковров и мрамора. А сил ему хватило только на то, чтобы принять ванну и нырнуть под пуховое одеяло на кровать, предназначенную не меньше, чем на две крупногабаритных персоны. Касательно денег успокоило то, что за проживание с него против ожидания содрали уж не так и много. А ресторан? – это как Люба решит. Во всяком случае, на двое суток в Харбине хватит.
***
К Любе на улицу Глухую Антон прибыл из «Модерна» на жеребце, запряженном в фаэтон с поднятым верхом, с извозчиком в красной бархатной шапке с собольей опушкой а ля рус. Он сказал Антону, что его бизнес выходит из моды, прибыли не приносит, а продать лошадь и тарантас за сходную цену некому. Да и сам он с семьей настроен уехать из Китая, куда кривая выведет. Казанову же после крепкого коктейля в баре так и подмывало завопить на всю улицу: «Еду, еду, еду к ней, еду к Любушке своей…»
Ожидаемого эффекта от его появления не получилось: на стук ворота открыла не Любушка, а ее дочка Наташа и произнесла бесстрастно, с обидным для него пренебрежением:
– Ах, это вы, папочка! Здра-авствуйте, милости просим. Не ждали вас. Но так скучали!..
Она заметно повзрослела и была одета в строгую гимназическую форму с кружевным воротничком и белым передником с кармашками.
Зато удивление и радость ее мамочки хлестали через край. На то, как она обнималась и целовалась с незнакомым дядей в военной форме, со смущенной улыбкой наблюдал чайными глазами, унаследованными от матери, красивый мальчик с длинными русыми волосами.
– Вот, Андрюша, знакомься: это дядя Антон.
Мужчины обменялись рукопожатиями, и Андрей скрылся за ситцевой занавеской другой комнаты. А Люба повела незваного гостя родом из Татарии по апартаментам, построенным руками ее свекра и мужа.
Бревенчатый дом под железной крышей был просторным, комнат на пять-шесть, с большой кухней-столовой, оснащенной русской печкой и резной мебелью. От беглого осмотра передней и спален со старой мебелью и местами пузырящимися блеклыми обоями у Антона осталось грустное чувство, что хозяева чувствуют себя в доме временными жильцами, и поддерживают чистоту и порядок как бы по принуждению. Люба хотела показать ему мансарду, но он отказался, пригласив ее в ресторан «Модерна».
– Ты что, Антон, с ума сошел, – идти туда в советской форме! Да еще со мной, местной. Не знаю, как теперь, а раньше в «Модерн» ходить было принято только в вечернем платье, мужчинам – во фраке или смокинге. Военные надевали парадную форму. А тебя, появись ты со мной в любом виде, не сегодня, так завтра загребут с концами ваши энкавэдэшники.
Да, подумалось Казанову, у чекистов в Китае совсем другая слава, чем в Союзе. Вполне сопоставима с репутацией гестаповцев в Германии и на оккупированных территориях.
Они присели в зале у большого окна на венские стулья за ломберный столик, обтянутый зеленым сукном, – похожий на тот, какой Казанов видел в «Бегемоте» – в казанском краеведческом музее. Неподалеку от огромного письменного стола, некогда дарившего вдохновение поэту Гавриле Державину сочинять длинные классические оды на восшествие царственных особ на престол.
– Не расстраивайся, милый, – спохватилась Люба, заметив перемену в его настроении. – Я знаю, где нам провести вечер. Там всегда хороший стол и интересный кай-хуй.
– Чем же он интересней моего кая? – деланно возмутился Антон, уже просвещенный комбатом Кравченко о переводе кай-хуя на русский язык: то ли «собрание», то ли «общество».
– Не скоморошничай, Антон! Ты уже взрослый мальчик, только вот оброс, побриться бы стоило. И ты не против в гражданское платье одеться? А то и шинель на тебе потрепанная, и форма далеко не парадная.
– Да я только «за»… Одежда с плеча покойного мужа?
– В ней бы ты утонул… С его двоюродного брата, Константина Терехова, такого же роста и телосложения, что и ты. Его, как и моего мужа, ваши убили. Он поручиком в РОА служил, несколько раз с поэтом Арсением Несмеловым, своим другом, границу переходил. Погиб тридцати двух лет на вашей стороне, советской, в сороковом году. Товарищи его не бросили, вынесли на маньчжурскую сторону. И сразу привезли в Харбин, отпели и похоронили здесь, на кладбище. Тоже стихи писал, печатался даже. Красавцем был, любил наряжаться. Сохранились его вещи, ни разу не одёванные. Согласен?
– На всё согласен – лишь бы по размеру и по моде…
Разве можно отказаться еще от одного приключения!.. В войну партизаны и с убитых немцев форму носили. А тут русский белый офицер, красавец, поэт. И друг Несмелова – от его стихов плакать хочется: столько в них выстраданной любви к Родине!..