— Спасибо, Шурик, — сказал утром
Голосков с притворной обидой. — Выбросил друга спать на помойку... Дорвался до
бесплатного, скоро ноги не сможешь таскать. С Барбариной договорился — сегодня
снова уходим в чепыжи. Их теперь полиция уже не прочесывает. И сегодня наша с
Барбариной очередь подсмотреть, как вы это умеете делать.
Симонов засмеялся: Володя
все еще не простил ему то чудное мимолетное видение на лунной поляне кокосовой
рощи...
Петрушко привез из Гаваны
большую почту для всей колонии советиков — письма, газеты «Правда», «Известия»,
«Комсомолка», «Литературка», пару журналов «Огонек»... Симонову тоже досталось
несколько посланий.
Дома, слава Богу, все было в
порядке. Жена страстно жаждала его возвращения. Она всегда любила его на
больших расстояниях и начинала пилить и устраивать допросы с пристрастием, едва
стоило переступить порог. Возвращение из командировок для него было одним из
тягостных испытаний — как для грешника ад...
Короткое, на одной тетрадной
страничке, напоминание Князева о бдительном наблюдении и сбережении девичьей
неприкосновенности его негасимой любви. Удивила пунктуация письма. Точнее,
почти полное отсутствие таковой. Хотя Князев говорил, что после окончания школы
не смог преодолеть конкурс в Московский университет и был вынужден преподавать
русский и литературу в родной школе — в селе не хватало учителей...
Однако превращаться Симонову
в пояс верности на чреслах Князевской Любки было поздно: Диссидент, по его
признанию за бутылкой представителю дружественной Болгарии, уже совершил свое
черное дело еще в номере гаванской гостиницы. А болгарин Димитр Стоянов поделился
этой конфиденциальной информацией с Симоновым. Симонов же для себя сразу решил,
что эти сведения уйдут с ним в могилу...
После прочтения письма от
Яши Каца Симонов немного расстроился. Поэтому попросил дополнительных
разъяснений от Игоря Седова, когда тот после работы пригласил его отужинать в
его и Лескина жилище в четырехэтажке рядом с кинотеатром.
— А-а, черт! — хлопнул себя
по лбу и повинился густым басом могучий Седов после первой рюмки рома. — Кац же
просил меня рассказать тебе об этой штуке. После твоего отъезда, командор, в
отделе прямо-таки антисемитская кампания разгорелась. Секретарь большевистской
партячейки Рамиль Мазитов был очень недоволен, что ты Каца порекомендовал оставить
за себя. Завсектором Степа Лапин с радостью примкнул к Рамилю. Он евреев
утробно ненавидит и открыто об этом в курилках бормочет. Собрали они свою
партячейку - в ней у вас там человек двенадцать развелось. Ну и постановили:
просить Князева Яшку Каца от руководства отстранить. У него, мол, родители и
другая родня давно в Израиле. Он с ними поддерживает связь — получает письма и
даже посылки с американскими джинсами. И поэтому вместо еврея Каца в начальники
следует произвести татарина — Спящую Красавицу Рамиля Мазитова.
У Рамиля, доброго утконосого
парня с серым плоским лицом и почти бесцветными узкими глазами, отца двух детей
и мужа необычайно активной партийно-профсоюзной дамы, в недавнем прошлом
преподавательницы какого-то вуза, действительно была одна безобидная слабость —
уходить в объятия Морфея на рабочем месте. Доброжелатели несколько раз
демонстрировали Симонову как начальнику это уникальное явление природы.
Он, под давлением дувших ему
в уши активистов, даже провел с Мазитовым профилактическую беседу о цене
рабочего времени, принадлежащего государству и народу, и вреде сна секретаря
партгруппы на виду у негодующих трудящихся отдела. И поведал ему о его
феминистском прозвище.
Партийного вожака деликатная
нотация начальника не смутила. Мазитов честно признался, что это у него с
детства — привычка думать с закрытыми глазами. Именно в таком состоянии к нему
приходят озарения.
О содержании его открытий
при отключенном зрении, правда, никто не знал: Мазитов оставался исполнителем
средней руки, и должность ведущего инженера получил после избрания его
партгрупоргом в приказном порядке. Гендиректор Князев вызвал Симонова и,
сославшись на рекомендацию парткома объединения, заставил при нем написать на
Мазитова представление.
— Сомневаюсь, что Рамиль сам
дотумкал до такой хреновины, - покачал головой Симонов. - Это его благоверная и
Степа Лапин нарушили творческие сны нашего идеолога и подогрели в нем
карьеристский зуд. Ну и что Князев? Его реакция?..
Симонов все знал из письма
Каца, но оно было слишком сухим и кратким и хотелось каких-то живых
подробностей.
В его воображении легко
возникла завязка этой склоки: Степа Лапин, скрытный, ядовитый и завистливый,
похожий на злого рыжего бездомного кота, бывший инструктор райкома комсомола,
подсказал доверчивому и бесхребетному Рамилю идею свержения произраильского
агента. Рамилина жена в постельной беседе подняла его воинственный дух — и
задумка получила партийное оформление.
Тем более что Каца сложный
коктейль его противоречивой натуры многие воспринимали за ханжество или открыто
презирали. В нем, как отозвался Гейне в целом о евреях, уживались уродство и
низость по соседству с человечностью. Симонов на себе испытал или наблюдал
вкрадчивую отраву его речей и поступков: категоричность и уступчивость,
скупость и готовность сброситься на выпивку, умение втереться в доверие к
начальству и льстивое заискивание перед подчиненными. И сам способствовал его
быстрому продвижению по инженерной лесенке и неуклонному повышению зарплаты.
Пусть и сознавал, что этим ставил на карту свою репутацию справедливого и
объективного шефа. Но не мог не ценить начитанности Каца, его настойчивости
знать больше других и стремление проникнуть в глубины программирования на ЭВМ.
И искренне сопереживал его разлуку с родителями…
Хотя Симонова иногда
беспокоили сомнения: за такую зарплату, как в их отделе, он мог бы принять из
вычислительного центра академии наук квалифицированных специалистов, на порядок
превосходящих доморощенного Каца. И признавал, что основную роль в их
сближении, конечно, играл английский язык: Симонов заразился этим хобби, а Кац
всегда был готов услужить начальнику и восхититься его успехами.
- Реакция обычная,
Князевская, — сказал Седов и налил по второй.
Его большое лицо с короткими
черными усами было покрыто, как и у Симонова, мелкими каплями пота. Штангист Петрушко
утверждал, что это здоровая тропическая реакция на первую порцию рома.
В открытой двери балкона
виднелось только предвечернее бледно-голубое небо в седых разводьях перистых
облаков, а под балконом, на тротуаре, разговаривали и хохотали двое кубинцев.
Закусили дольками лимона,
вчера приобретенными у маленького старого китайца в обмен на сигареты. «Псы» в
качестве расчетной валюты китаец, женатый на негритянке и имевший полдюжины
красоток-дочерей неописуемой раскраски, не признавал. Их морщинистый крохотный
творец стал своим человеком в колонии советиков — его возлюбили даже «крысы» за
щедрость и улыбчивость.
Выпили, и Седов неторопливо
продолжил свое повествование о страстях, кипевших в центре Сибири:
- Вызвал, как Кац тебе просил
передать, владыка Князь всех троих - Яшку, Степку и Рамильку - к себе на ковер
и дал им пропиздрон. Сказал, что у нас теперь в стране нет русских, евреев и
татар, а только особая общность - советские люди. И они должны не склоками
заниматься, а дружно работать и думать наяву, а не во сне о нашем техническом
прогрессе. И все заткнулись. Только рыжий Степа не унимается и в курилке
утверждает, что сионизм непобедим, а Князя уже обложили явные и скрытые евреи
вроде Гольдмана и Каца. Рано или поздно они сожрут его с говном...
«Жизнь прекрасна и
удивительна!» — частенько восклицал Кац, начитавшийся древних и более свежих
философов, пропущенных к напечатанию таинственным Главлитом. Выступление
монолитной ячейки наверняка заставило его вспомнить этот, не им придуманный, slogan.
— А если он целиком из говна
слеплен? – предположил Симонов. - Как памятник герою при жизни...
— Ну, евреи как-нибудь сами
отделят зерна от плевел.
Леня Лескин после скромного
ужина участия в беседе не принимавший, вдруг очнулся и высказал свое резюме:
- Гавриле Державину матушка
Екатерине
И с озабоченной миной
скрылся в свою комнату. У него был очередной приступ депрессии, усугубленной
перманентным похмельным синдромом. Он с завидным постоянством, по наблюдениям
Седова, создав солидный запас спиртного в своем закутке, втихаря напивался
после работы в одиночку, не вставая с постели. Иногда он с нее скатывался и
падал среди ночи на каменный пол, громко матерился и бестолково шарашился в
темноте по всему апартаменто, как в приступе белой горячки.
Недавно у него появилась
реальная привязанность: на электробритву «Бердск» он выменял у кубинцев
молодого ярко-зеленого попугая с красным гребнем и тяжелым характером, дал ему
имя Прошка и с заботливостью примерного папаши углубился в его воспитание и
обучение русскому языку.
— Ладно, напишу письмо
Егорию Князеву в защиту представителя богоизбранного народа и моего преемника
на высоком посту, — закруглил беседу о «бунте на корабле» Симонов. — Жаль, не
уберег лобной части владыки от больших и острых рогов. Превратился он в
банального cornudo — рогоносца. Но расстраивать его бессмысленно:
накличешь беду и сам превратишься в его и Любкина кровного врага...
Седов напомнил приятелю о
его опрометчивом обещании в предновогодний день снабдить своих земляков сговорчивыми
мучачами. Симонов знал, что Карина и Барбарина в этом деле не станут помогать,
а сам он еще не определился в стратегии и тактике поиска нужного человеческого
материала.
— Струмент, пахан, тоскует
без работы, - жаловался Седов, прихлебывая остывший чай. – Работает как
индикатор: если утром поднялся — значит, иди в туалет… Какими глазами я буду
смотреть в глаза сибиряков, о чем им рассказывать в курилке? Как монтировал и
налаживал приборы и автоматику на третьей сернокислотной нитке? Или прикладывал
героические усилия образумить старого алкоголика, усыновившего попугая Прошку?
— Потерпи, Игорь... Тут еще один клиент подкатил - Толя Петрушко. Он тоже требует сексуальной сатисфакции. А майор охранки Сапега совсем очумел от онанизма и ромовых вливаний: грозит нам выдачей на растерзанье дучевской фаланге за контакты с иностранками. Ему тоже бы надо подложить свою агентку, чтобы он заткнулся... Прости, всю ночь не спал, пойду вздремнуть хотя бы парочку часов — и снова на ночную смену с Кариной...