37. На юли-юли едва не утонули…

Казанову повезло и на этот раз безаварийно преодолеть перевал на дряхлом грузовике и доставить груз и почту целыми и невредимыми. Да и майская погода радовала. На подъеме вода в радиаторе закипела, запарила. На высшей точке – между подъемом и спуском – машину поневоле пришлось остановить. Пока водитель доливал в радиатор воду из канистры, предусмотрительно прихваченную им в дорогу, и остывал двигатель, Казанов, встав на придорожные камни, сверху любовался морем – синим, словно парящим выше поверхности земли, с косыми парусами рыбачьих шаланд, разбросанных по его глади.

На заставе, кроме часового у входа, дневального и повара, находились капитан Прохоров и его комиссар Шагаров. Они встретили Казанова почти с восторгом. Даже к груди прижали, как родного. Взводные, Борис Сальников и Александр Оладьин, отсутствовали по уважительной причине: они увели своих пулеметчиков и артиллеристов до обеда на пустыри за деревню, на берег моря, – проводить полевые занятия.

Дневальный и часовой помогли шоферу разгрузить дрова и уголь в дальнем конце двора, напротив кухни и сарайчика для дизель-генератора. Эта слабосильная тарахтелка питала заставу электричеством часов пять в сутки – от наступления темноты до отбоя. На горюче-смазочные материалы был установлен жесткий лимит. Автомашины тоже берегли и почти не эксплуатировали. Поэтому три грузовика с покрашенными известью скатами, предназначенные для транспортировки 45-миллиметровых пушек и их расчетов, снимались с колодок на пару недель раза два в год для проведения полковых и дивизионных учений. Они неизбежно сопровождались авариями, поскольку после окончания автошкол шоферы не имели должной практики вождения. Да еще и в условиях сильно пересеченной местности, по горным дорогам, часто ночью при потушенных, в целях соблюдения светомаскировки, фарах.

Прохоров приказал повару немедленно накормить шофера, чтобы он с машиной успел до темноты вернуться в батальон. А самим офицерам пообедать и поговорить не удалось. Едва грузовик отъехал от заставы, как на пороге помещения, служившего для них канцелярией, столовой и спальней, появился перепуганный часовой и заорал:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться! Там ходя, китаец, прибежал. На море показывает, а я ничё не пойму. Тонет наш кто-то, что ли. Кричит по-ихнему что-то, вроде юли-хули!

Прохоров, а за ним и Шагаров с Казановым выбежали наружу. Старый китаец в рваном черном чжифу стоял у ворот и указывал мотыгой в сторону морского берега. Туда уже с визгливыми возгласами бежала толпа китайцев, мужчин и мальчишек.

Женщины в этой деревне, кроме самых молодых, бегать не могли. Им с пеленок по какой-то древней методе перебинтовывали ступни, чтобы они не росли. Поэтому, став взрослыми, жертвы моды еле передвигались, и даже при умеренном ветре качались, как горькие рябины.

– Ладно, там разберемся. За мной! – скомандовал капитан и легко помчался вслед за китайцами по травянистой дороге сквозь поле со всходами остролистого гаоляна, похожего на сорняки.

Казанов за ним поспевал довольно легко. А комиссар Шагаров, ввиду раннего возбухания живота, грузности и каких-то проблем с сердцем – на его сбои он жаловался после неумеренных выпивок – отстал. Да и Казанову такая пробежка казалась полной бессмыслицей, раз не известна причина этой суматохи, но он бежал в ногу с ротным.

Выручил переводчик Сашка – он примчался с китайской заставы на велосипеде, обогнал русских и на берегу словами и жестами объяснил смысл всеобщей паники. Оказалось, что двоих наших солдат угораздило залезть в оставленную на берегу китайским рыбаком непривязанную лодку «юли-юли» с веслом и их отливом понесло из залива в открытое море. Утлое суденышко с нашими отважными мореплавателями-пехотинцами виднелась черной запятой на солнечной морской глади. К ней от берега устремлялись, тоже на юли-юли, китайские добровольные спасатели. С ними, как пояснил Сашка, отправился и хозяин угнанной русскими юли-юли.

По приезде на заставу прошлой осенью Казанов как-то, прогуливаясь в одиночку у моря, помог китайцу столкнуть лодку с песка в воду и попросил «поюлить» веслом. Но сразу понял, что без тренировки и навыка, как и при еде риса двумя палочками, ничего не получится.

– Вот мудаки! – плевался ротный. – Это сержант Базанов со связистом Мочалкиным на свою жопу приключение нашли. После ночного наряда им отдых положен, попросились у меня в увольнение – разрешения погулять на берегу. И вот устроили себе морскую прогулку. Слава Богу, погода хорошая и море спокойное, утонуть не успели. От Базанова я такого вообще не ожидал! Лучший сержант в роте, столяр-золотые руки. Наверно, руки его и подвели: чего, мол, хитрого веслом в воде помотать?.. А теперь вся деревня собралась. И посмотрите – пальцем на наших Иванов-дурачков показывают и смеются.

В кого на самом деле тыкали пальцем китайцы, явно довольные внезапным развлечением, было непонятно. На корме каждой юли-юли стояли опытные рыбаки и длинным веслом, закрепленном на каком-то хитром вертлюге, ловко управляли лодкой, подгребая ее к берегу. Хозяин, похоже, перебрался на свое судно и плыл в компании с незадачливыми ламозами-угонщиками.

Было время отлива, и зеваки терять время без дела не привыкли: все они на берег прибежали с корзинами и инструментом для сбора даров океана, оставленных на обнаженном дне с базальтовыми черными ноздреватыми или гладкими камнями земной коры. Для них это мрачное сырое пространство с лужами и провалами становилось чем-то похожим на русский лес или поле, только на нем китайцы собирали не грибы и ягоды, а водоросли и присосавшихся к камням моллюсков для приготовления, на их взгляд, совсем не экзотических, а будничных блюд, вроде наших щей или каши. И даже пузатых пельменей с блестящей поверхностью, набитых неведомыми нам морскими животными и растениями.

На доставку мокрых замерзших вояк, одетых только в гимнастерки, ушло не меньше полутора часов. Пристать лодкам помог начавшийся прилив – вода наступала на берег, постепенно затопляя обнаженные при отливе черные камни на дне, и лодки, чиркая по ним плоским дном, одна за другой, с хлопьями пены на бортах, с шуршанием оседали на песок.

Мокрые и посиневшие от холода сержант Базанов и рядовой Мочалкин вытянулись перед офицерами во фрунт. Ротный прощупал их многообещающим взглядом и подстегнул командирским окриком:

– Раздеться до пояса – и марш в роту! Скажите санитару, что я разрешил протереть вас спиртом и принять по сто граммов внутрь. Потом попейте горячего чая и пропотейте под одеялами. Приду – проверю!..

– Сашка, – прежде чем уходить с берега, позвал он переводчика, заливавшего мозги какой-то хорошенькой куне, – передай китайским гражданам нашу благодарность за помощь и извинение за беспокойство.

Насколько правильно донес пограничник Сашка эти церемонные слова ротного до своих соотечественников, для русских осталось неизвестным. Но визуальная реакция местного населения была однозначной: все они сложили ладошки на груди и несколько раз с умильной улыбкой на лицах наклонили головы.

– Вы, братцы, и представить себе не можете, от какой беды Бог меня спас! – говорил Прохоров по дороге на заставу. – Да и всех нас, в общем-то. Недавно с Белкиным, когда он застрелился, меня по допросам затаскали, хоть я и ни при чем был. А на этот раз уж точно бы в тюрягу загремел… Если просто два солдата утонули и их нашли, – одно дело. А могло и так повернуться, что пропали, а где и как – одному Богу известно. Вот тут-то бы смершевцам работка подвернулась на их вкус. А главное, как матерям такое пережить?.. Мне бы, конечно, припомнили, как я и бандеровца шлепнул… Лучше об этом чепе никому не болтайте. Базанова и Мочалкина я сам предупрежу. Не хочется получать пенделей за низкую дисциплину в роте, а тебе, Шагаров, – за плохую партийно-политическую работу… Только, опасаюсь, шила в мешке не утаишь: у нас везде стукачи найдутся.

Относился ли этот намек к нему, Казанову, Антону было до фени: он и сам для стукачей и сексотов являлся лакомым кусочком…