Помидоры как зеркало упадка русского духа

(продолжение)

Красноярск с каждым годом все больше наводняют среднеазиаты, кавказцы, корейцы, и не далеко то время, когда мы, русские, превратимся в диаспору. Шутка, конечно, с примесью глубокой печали.

Мы с женой живем близко от рынка «Славянский», по выходным бываем там и видим, что среди торговцев редко промелькнет славянское лицо, - преобладают смуглые, призывно улыбающиеся восточные лики молодых узбеков, киргизов. Пожилые и старые русские продавцы мелочевкой – ведром картофеля, пучками овощей, банками ягод, иногда меда - кучкуются «за границей» - на подходе к рынку. Да и торговля «русским хлебом» - картошкой – уже перешла в руки пришельцев-перекупщиков из ближнего зарубежья. Картошка наша, скупленная в сибирских деревнях, а прибыль от продажи – добыча чужестранцев, и уплывает  она за «бугор». Как и большая доля зарплаты из бюджетных денег города, выделенных на ремонт дорог и других объектов, включая и милые красноярцам фонтаны. Говорил же нам  товарищ Ленин: «Учитесь торговать». Так русские пропустили это указание, как и многие другие «Ц У», мимо своих ушей. А главное – это желание и терпение честно и упорно работать не из-под палки. И смекалку и хватку иметь. Не в том смысле, чтобы блоху подковать, а так, как Абрамович, Березовский, Ходорковский, Дерипаска с яйценосным Вексельбергом. Раз - и в дамках!..

Да и подряды гастарбайтерам попадают в руки не за здорово живёшь: они умеют делиться с заказчиками, дабы любовь жизделась на взаимном интересе заказчика и исполнителя. А дело в том – и это не только мое мнение, что мы, русские, нация благодушная и не дружная – все легко отдаем в чужие руки мошенников и прохиндеев, а потом охаем и ахаем: простофили мы, дурачины!

Но это, так сказать, высшие сферы. А вот помидоры?.. Кто мешает нам выращивать их в таком же количестве, что и китайцы, но с прежним, минусинским, качеством?.. Ведь землю по паям, как известно, передали крестьянам, колхозы и совхозы, преобразованные в акционерные общества, тоже не ликвидировали, но дали свободу выбора – хошь работай, хошь пей-гуляй! Технику и скот бывшие председатели и директора разворовали, здания ферм помог растащить на камешки-кирпичики народ. И гуляй, голытьба, в ожидании помощи божьей и государства. А механизм рынка прост: нет минусинских помидор – довольствуйся китайскими. Минусинский же, как раритет, покупай у доброго пенсионера вдвое дороже. Даже корову, дающую семье молоко, сметану, масло, творог, навоз без ворованных комбикормов, стало держать лень – надо же сено косить или покупать. Двое  моих соседей-пенсионеров по дому в поселке и старшая сестра жены из того же селения, пенсионерка из рабочего класса, разъяснили мне выгоду от сожительства с буренкой.

Слышу справедливый окрик: «А судьи кто?.. Сам такой!» Не стану отрицать – такой же Емеля-лежебока, как и многие мои русские братья. Корову не держу, в огороде не копаюсь – жена засеяла его «спортивной» травой - и предпочитаю ее не косить: так естественней. Капремонт в нашей квартире армяне и таджики выполнили за полтора месяца – быстро и качественно. А в таких же постхрущевских апартаментах моего знакомого русские делали то же самое в три раза дольше и во столько же хуже. Правда, значительно дешевле…

После выхода на пенсию – до этого был директором предприятия - несколько лет работал переводчиком с американцами и испанцами на разных заводах в Красноярске и в Ангарске. Американцы вставали полшестого, начинали работу в семь тридцать и заканчивали в восемнадцать. На завод ехали, как спецназовцы, во всеоружии: униформа, шлем, защитные очки, перчатки, на монтажном поясе, в подсумках, набор инструмента. Прямо из автобуса, без команды и суеты, рассыпались по цеху по рабочим местам и вкалывали с таким упорством, словно от этого зависело их выживание на сегодняшний день. На своей социалистической фирме я такого трудового энтузиазма не наблюдал. Даже от ударников коммунистического труда. Босс группы из тридцати пяти человек, Том, миллионер с сердечным стимулятором, владелец ресторана все что-то считал на своем ноутбуке. И время от времени раскладывал на экране пасьянс. А по ночам пропадал в казино и, как правило, выигрывал в «блэк джэк». Добродушный толстячок пятидесяти четырех лет. Но за искаженный по смыслу перевод потребовал немедленного увольнения русского толмача. И на это вакантное, пусть не очень уютное, но хлебное место после краткого теста принимают меня. За часовое опоздание на работу в 24 часа высылается в Америку без оплаты за отработанное время монтажник. Веселый повар, уроженец Сицилии, хваставшийся своим родством со знаменитым крестным отцом «Коза Ностры» Эль Капоне, за плохое приготовление пищи получил «черную метку» после ужина. В четыре часа следующего утра он был отправлен из Ангарска в Иркутский аэропорт для следования в Москву, а оттуда – в Нью-Йорк. Том пояснил мне экстренность и конспиративность операции: оповести его раньше об экстрадиции, сицилиец, чего доброго, мог и отравить нас.

Пятеро наших рабочих, прикомандированных к американцам, пригласили полюбившегося им Уильяма в обеденный перерыв отметить день ангела одного из русских коллег. Приглашение было принято с благодарностью. А после обеда гринго «настучал» Тому, что русские за обедом «дринькали рашин уводка». Предлагали и ему, но он оказался. Том наших ребят отстранил от работы и потребовал от администрации завода их замены.

Зато после работы первое, за что хватались мои клиенты, была банка пива – его американцы привезли на территорию завода в морском контейнером вместе с питьевой водой в бутылках. И холодильники в их гостиничных комнатах были забиты пивными банками, виски и водкой. После ужина все устремлялись в рестораны и кафе – пить все что, горит, как правило, без закуски, танцевать и заводить знакомства с нашими «найс гёрлс». Мне как переводчику отводилась во всех этих неформальных контактах роль посредника за халявный выпивон…

Наиболее усердных любителей ночных похождений Том опохмелял трудом: с утра заставлял таскать тяжеловесное оборудование со двора завода на третий этаж. И никаких начальственных нотаций и угроз… Как и никаких препирательств с боссом – только железная трудовая дисциплина. И ежедневный письменный отчет каждого за проделанную работу с разбивкой по часам в специальных фирменных дневниках. А Том обобщал их в своем ноутбуке и по телефону отчитывался перед американским инвестором.

Для них труд, как говаривал Вольтер, действительно стал жизнью и отцом удовольствия. И настоящим воспитателем послушания, самообладания и самовыражения. И мне стало понятно, что сделало за два с половиной века из сборища разных народов американскую нацию в самую сильную процветающую страну. Это впитанное с молоком матери и внушенное протестантской церковью трудолюбие как, по словам древнего Платона, «безупречная способность и добровольная склонность к труду», будь то работа мусорщика, актера, бизнесмена или президента государства. Ни разу я не слышал от американцев жалоб на тяжелую работу, несправедливость босса или на низкую зарплату. А притязания к жизни всегда выглядели реальными – прежде всего работа, остальное приложится – и дом, и семья, и выпивка, и девочки, и кайф на Гаваях.

Отталкивающе действовал на меня, воспитанного казармами, коммуналками и общагами, их крайний индивидуализм, безразличие к мнению окружающих, скупость, трудно объяснимое  высокомерие. Однако в гости к русским они шли с шампанским и водкой, закусью и подарками для детей…

Ближе к нам ментально испанцы, ищущие и в работе повод для общения, душевного комфорта. Я приезжал к ним в гостиницу к полвосьмому утра, они, не слушая возражений, усаживали меня за стол, разливали граммов по пятьдесят ледяной водки, разбавленной пепси или колой, мы завтракали и ехали на завод. Работали «эспаньолес» самозабвенно, иногда шумно. Пламенные споры и взаимные обвинения в тупости и глупости, сопровождаемые отборным испанским матом, были обычным делом. Но через минуту все забывалось. По отношению к американцам организация и самодисциплина труда у них была намного лучше, чем у нас, но значительно ниже, чем у гринго. Да и отмечать дни рождения с нашими трудящимися испанцев не надо было уговаривать – пили-ели, произносили тосты и сами любили угощать.

За обедом мы тоже выпивали по сотке или бутылке пива, а вечерами я сопровождал испанцев с их красноярочками в ресторан или пивбар – переводить договаривающимся сторонам не хитрые признания в любви без обещаний верности. А в отношении помидор, других овощей и фруктов они рассказывали похожее на сказку: в урожайные годы бурты этого добра красуются на обочинах испанских «карретерас» – бери, путник, сколько угодно задаром!.. Два года назад один из моих клиентов, Антонио Ауньон, прислал мне и жене Нине приглашение приехать к нему в гости. Бывший матадор, сварщик субмарин и механик Антонио и его жена Чело встретили нас на комфортабельном «пижо» в аэропорту Мадрида. И на второй день пятьсот километров до их двухэтажного особняка в Картахене мы устремились на юг по платной односторонней четырехполосной «аутописте» - автостраде. И я своими глазами увидел не груды помидор, но дорожные указатели с приглашением в любое время заглянуть в неохраняемый соседний сад - бесплатно набрать овощей или фруктов. Правда, как сказал Антонио, у входа там покоится ящичек – любителю халявы не возбраняется, если не жалко, положить в него грош-другой…

А уже в Картахене в одну из пятниц Антонио пригласил нас проехать до лавки зеленщика – закупить килограммов тридцать овощей и фруктов по дешевке для своего сивого коня – держит его, как и две сотни канареек, для забавы. Для его пенсии, равной нашим шестидесяти с лишним тысячам укрепляющихся рублей, и не менее приличной зарплате жены такие живые игрушки позволительны. Продавцу же дешевле обойдется выкинуть относительно не свежий продукт на свалку: в понедельник, во избежание разорительных штрафов, в магазине должны быть только свежие дары садов и огородов.

После вступления в Евросоюз каждому сельхозпроизводителю установлена квота на сбыт продукции оптовикам, так что избыток помидоров обернется прямым убытком.

На днях по теленовостям прошел сюжет: в одном из испанских городов – почти, кстати, одновременно с аналогичной минусинской - бушевала помидорная фиеста. Тонны томатов разбивались ради забавы о тела и физиономии земляков, иногда нанося серьезные травмы и контузии. Между тем, как запомнила моя жена, в испанских супермаркетах овощи стоили дороже наших рыночных. Поэтому, на обратном пути домой поселившись в отеле «San Martin» в центре Мадрида, мы отоваривались дешевыми овощами и фруктами неподалеку - в лавчонке китайца; он, жена и дети живет в Испании уже более десяти лет…

Проблема перепроизводства овощей и мяса, как мы убедились, дважды за последние три года побывав в Вильнюсе по приглашению моего институтского друга Альгимантаса Скерстонаса, существует и в постсоветской Литве. Пенсия у него вчетверо больше моей, максимальной для здорового россиянина, а продукты питания, даже в столице страны, стоят дешевле красноярских. Помидоры со своей дачи, радующей глаз дизайном и безукоризненным порядком и чистотой, по калибру и вкусу не уступающие минусинским, его жена Аушра раздает друзьям и знакомым. А яблоки в урожайный год некуда девать, и Скерстонасы ведрами вывозят их на свалку.

Правда, и трудятся литовцы традиционно с прибалтийским упорством и умом. Достаточно проехать по их дорогам без единой ухабины и кочки, увидеть дома в городах и деревнях, похожие на картинки из рекламных журналов.

Альгис подкусывает: «Вы же, Саша, богачи! У вас нефть, газ, лес, золото, алмазы. А у нас почти ничего, разве что лес – его почти вырубили. Да рыба, которую почти выловили». Сам же, несмотря на свои семьдесят пять, из которых семнадцать томился в сибирской ссылке и три – в чреве Гулага, на «стройке коммунизма» - Волго-Донском канале, продолжает работать на двух работах. И дополнительно к пенсии получает шестьсот евро. Объездил всю Европу. Отпуск в этом году провел с женой и сыном в Париже и Люксембурге.

Заграница Литве тоже помогает: на этот и последующие три года для интеграции в Европу страна получила льготный кредит на сумму более двадцати миллиардов евро. Не хило для державы с населением чуть большим, чем в Красноярском крае!..

Как ни крути и не юродствуй, а смысл жизни сконцентрирован в труде. Лев Толстой из своего долгого жизненного опыта оставил нам, потомкам, своеобразное завещание: «Труд не есть добродетель, но необходимое условие добродетельной жизни». И до боли знакомое со школьных лет: «Ничто так, как труд, не облагораживает человека. Без труда не может человек соблюсти свое человеческое достоинство…» А человеческое достоинство предполагает, в частности, и достойную оплату за труд.

В одиночку справедливости не добиться – этого может достичь, преодолев лень и апатию, только сам народ – и своим трудом, и своей волей, и выбором достойных правителей на всех ступенях государственной власти. Так что и пресловутую национальную идею России, погрязшей в нищете и коррупции, надо искать в консолидированном – через партии, профсоюзы, выборы, диалог с властью - ТРУДЕ ума, сердца, души, духа, рабочих рук русского народа.

Восемь лет назад спросил бывшего фалангиста Антонио Ауньона, ставшего коммунистом: «Как ты думаешь, через сколько лет мы будем жить, как вы теперь?» Он ответил, почти не задумываясь: «Лет через пятнадцать… А пока вы живете, как и мы примерно через пять лет после смерти Франко в семьдесят пятом году».

Жизнь сделала меня пессимистом: хорошо, если прогноз испанца оправдается через два десятка лет. Но тогда где уже будет вся Европа? И неужели России светит в конце тоннеля то, что так богато рифмуется с последним словом предыдущего вопроса?..

Вот такие помидоры!..

Александр МАТВЕИЧЕВ