По получении направления Казанова посетила светлая идея: сегодня суббота, две ночи можно провести с Любой, а в понедельник отправиться в госпиталь. Пока неизвестно, понос у него или золотуха, а свидание с эмигранткой должно придать сил для борьбы с заразой.
Восьмидесятикилометровый путь до столицы Квантуна Казанову показался бесконечно долгим. Узкое шоссе с ободранным асфальтом не позволяло развить скорость выше пятидесяти километров. А попутные и встречные вереницы ишаков и мулов, запряженных в двухколесные груженые мешками, джутовой и кукурузной соломой, заставляли съезжать на обочину. Местами приходилось жечь бензин на пешеходной скорости или холостом ходу, и Антон опасался, что полной заправки, рассчитанной на сто пятьдесят километров езды по хорошей дороге, ему может не хватить. Тем более, после Дзиньчжоу широкое шоссе в обход подножья горы Самсон было совсем не асфальтированным, покрытым местами красноватой пылью или песком, и при прибавлении газа заднее ведущее колесо пробуксовывало, бросая «иж» с седоком в сторону встречного транспорта или к кювету. Правда, вблизи Дальнего, когда пошел уже третий час путешествия с остановками для спасения от внезапных приступов поноса, сохранился гладкий асфальт.
Проезд по городу вдоль единственно известного ему ориентира – трамвайных линий – без знания правил движения, без номера на заднем крыле тоже был полон захватывающего драматизма. Ему сигналили автомашины и трехколесные мотоциклы, непонятно подмигивали желтые светофоры на каждом перекрестке. А на транспортном кольце, куда сходились радиальные улицы, стояла регулировочная башенка. С нее полицейский в желтой форме проделывал непонятные трюки палкой, тыкая в разные стороны. Антон смело пошел на таран крепости, увидев, как полицейский нагнулся навстречу, словно изготовился прыгнуть ему на шею. Но русские войны известны своей бесшабашностью. И Казанов, описав башенку и виляя под носом машин, спешащих по своим направлениям, пересек трамвайные пути, чтобы устремиться в направлении железнодорожного вокзала. Вслед ему свистел регулировщик с башни, возмущенно гудели клаксоны, но он знал, что стоит остановиться – и не видать ему мотоцикла, как своих ушей, а вместо госпиталя он сначала угодит в комендатуру.
Во избежание встречи с полицейскими напротив Любиного особняка Казанову показалось целесообразным оставить «ижа» у озера и провести рекогносцировку. Вроде бы дикие нарядные селезни и серенькие уточки, подплыли вплотную к берегу и смотрели на Антона, как домашние, смешно разинув плоские клювики в напрасном ожидании подачки. От нагретой июльским солнцем воды с колеблющимися в глубине водорослями поднимался едва приметный пар. От этого покоя после пыльной дороги, мышечного и нервного напряжения, непрерывного рокота и рева мотоцикла не хотелось уходить.
Такой бурной, радостной реакции Любы на его появление Антон не ожидал. Она, целуя и гладя его ладонями по небритым щекам, прижалась к нему всем телом, словно желая слиться и не отпускать от себя.
– Всегда, когда ты оставляешь меня одну, боюсь, что уже не вернешься, –дышала она ему в грудь. – Как сделать, чтобы ты всегда был со мной?
На эти слова не сыскать утешения: армия приучила его редко думать о будущем, поскольку военным оно не принадлежит. «Дан приказ ему на запад…» А он вот на крайнем востоке. Дальше в этом направлении – бескрайний Тихий океан, Япония, Америка. Пока же впереди полторы суток и надо провести их так, чтобы не было потом мучительно жалко, что они прошли впустую. Однако и здесь вмешалось опасение, что он может ее заразить.
Странно, что его предупреждение ее нисколько не напугало. Выслушав его, она смело поцеловала его в губы:
– Подумаешь! Ну, если и дизентерия!.. Мы в Китае ко всякой заразе привыкли. Здесь не только дизентерия или гепатит, но холера и оспа не редкость.
Он дал ей денег, и через час она вернулась с продуктами, включая ханжу и вино, и они плотно поужинали. Когда стемнело, он сходил на озеро и пригнал мотоцикл во двор дома, поставив его под отцветшей сакурой. Ночной воздух благоухал другими цветами с узкой и длинной клумбы под окнами первого этажа.
А сама душная ночь не оправдала его надежд: Антона знобило, поднялась температура, в животе разразилась июльская революция с резкими болями, и он часто бегал в туалет, стесняясь, что мешает спать Любе и соседям. Однако не услышал от нее ни слова упрека. Она гладила его живот доброй рукой и утешала, как малое дитя, рассказывая о своей поездке в Харбин и, вообще, о том, что творится в эмигрантском мире.