До прихода Симонова Вовик и
Димитр уже почти оприходовали бутылку «Арарата», и надутые щеки и двойной
подбородок болгарина лоснились от пота и удовольствия от общения с двумя
«руснаками» и «коняком».
Иван, как обычно,
пьянствовал в кругу коллег по партийно-профсоюзному руководству, имевшему к
гаванской лавке привилегированный доступ. Многие - особо дефицитные - товары
распределялись по глубоко законспирированным каналам. Раскрывшему их
существование грозила изоляция от кормушки. Отлучение от нее можно было сравнить
разве что с решением инквизиции о сожжении на костре.
Симонов успел причаститься
только одной кофейной чашечкой любимого им коньяка, как в их мужскую компанию ворвалась
Барбарина, и уничтожение гаванских продуктов и питья набирало космическую
скорость. При этом Димитр, разрешивший называть его просто Митко, не переставал
обличать смочковизм.
Оказалось, что в советскую
лавку болгарин явился не по собственной инициативе, а по приглашению самого
Смочкова. Дуче еще вчера прислал к нему своего холуя, назначенного приказом по
группе его замом по кадрам, Юру Афуксина, с дипломатической миссией: согласен
ли товарищ-другар Стоянов приобрести нужный ему товар в лавке СССР на сумму 40
кубинских песо? Другар немедленно передал товарищу вышеназванную сумму и
перечень продуктов и в согласованное высокими договаривающимися сторонами время
явился за товаром.
И все бы прошло нормально,
если бы одна из «крыс» не вякнула продавщице, что этот коварный болгарин
навострился присосаться к советской торговой точке. Димитр потребовал для
разрешения конфликта вызвать jefe.
«Хефе» - Дуче-Смочков - явился, и дальше, согласно объяснению невинно
пострадавшего Митко, получился полный конфуз:
— Я-то ваш хефе Смочков
объясня: вие сам разреша, да я купе вино, коняк, водка, кашкавал — руски знача
сыр. А он заявя: я нищо не зная, Афуксин сам измисля и мне желая помогна. Ваш
хефе...
— Дуче, — подсказал Вовик.
— Нет, я културен човек, я
не могу так говорять. Ваш хефе, естественно, лжец. Он продавача Аня боя се,
боитеся. Он страхоливец, руски знача — трус. Продавача може в Гаване оплаквам
се, жалба пиша на ваш началник или дуче. Продавача, вике, че я купавам шоколад!
А я говоря: я в България много шоколад ял и затова такъв корем, руски знача —
живот, израствам. — Димитр от души похлопал себя по брюху большой, как лопата,
волосатой кистью. — И много другия ял, кое-то вы никога не яли.
- А вы на каком языке
говорите? — поинтересовалась Барбарина, терпеливо слушавшая до этого печальную
исповедь болгарина с явно нарастающим изумлением. — Я ничего не понимаю.
— А вие зная руски език? — в свою очередь
удивился Митко.
- Да! — запальчиво
выкрикнула Барбарина. Но тут же, взглянув на Вовика, поправилась: — Немножко.
— Сега, руски знача —
теперь, уча български език. Нужно зная много езиков. А ти такъв дебел, как я.
хайде, давай амор, любов, да правим. У меня тристаен, три комната, апартамент,
и я живея един.
Посмеялись вместе. Потом
Барбарина спросила:
— Почему вы по-русски и
по-испански не говорите?
— Защото вы не говоря
български?
Этот убийственный довод
Димитр приводил всем, когда его спрашивали, почему он по-русски фактически
понимает все, а говорить на русском правильно не хочет. «Я-то могу говорить, и
вы меня понимаете. А почему сами не учите болгарский?»
Симонов сразу после
знакомства заметил, что болгарин страдает синдромом гражданина маленькой
страны. Он готов был закрыть Болгарию своим стодвадцатикилограммовым телом,
лишь бы ее никто не смел «обиждам». И всякие выпады, и грубые шутки в свой
адрес он воспринимал как посягательство на честь и достоинство своей «велика
держава». А попутно на чем свет стоит проклинал политическую близорукость
«глупав човеков руснаков», которые «мысля, че они умен, потому что рождам се в
Русия».
Он нещадно ругал
югославского президента Броз Тито, потому что он хочет отобрать у Болгарии, под
видом воссоединения, болгарскую часть Македонии. Само собой он не мог простить
Турции османского ига.
Но больше всего доставалось
от него первому секретарю компартии и премьеру Болгарии Тодору Живкову за то,
что он, бывший свинарь, правит его страной. А свою «малко културен дъщеря
определя» министром культуры и всем своим родственникам-свинарям дал высокие
государственные посты. «Като тук, здесь, на Куба-та, единакъв: управлявам един
Фидел с негово брат Раул. Это не демокрация, это се казва, называть-та нужно
диктатура».
И в то же время уважал царя
Бориса Третьего за то, что он хоть и сотрудничал с немцами, но спас Болгарию от
разрушений и больших жертв во Второй мировой войне.
Спорить с Митко было
бессмысленно: он мог слышать только самого себя. А от возражений и непонимания
языка приходил в угрюмую ярость и начинал материться на комбинированном болгарско-кубинско-русском
наречии, сотрясая всю округу ревом рассерженного гиппопотама: «Смочков-та
говоря, че я советиков ненавиждам. Он-та сам ме, меня, ненавиждам. Аз, я-та,
любя справедливост».
Симонову с трудом удалось
перемолвиться с Барбариной несколькими словами о Карине. Он не терял надежды,
что негритянка не выдержит и они снова начнут встречаться. Но Барбарине он об
этом не говорил. Просто справился о здоровье подружки.
— Плохо, Шурик. Приезжала из
Сантьяго ее мама и ругала Кари, что она ничего не ест и все время плачет.
Говорит, не может забыть сестру. А я знаю, что она плачет, потому что любит вас
и думает, что вы ее забыли. И все время повторяет, что хочет умереть.
- Скажи ей, что я очень
сильно ее люблю и никогда не смогу забыть. Скучаю и думаю только о ней. Я
сегодня купил новогодние подарки — отнеси ей и пожелай ей здоровья и счастья от
моего имени. И пусть она простит меня за все. Она должна понять, что и мне
очень тяжело и больно. И тоже не хочется жить.
Симонов в свой сентиментальный
монолог постарался вложить всю боль разбитого одинокого сердца. Вдруг он будет
услышан и понят…
Этот вечер представителей
трех держав прошел в сердечной дружественной обстановке.
Позднее в ужине принял
участие и вернувшийся с какого-то чрезвычайного по случаю отоварки активидада
пьяный полпред Украины Иван Сапега. Под его мудрым партийным руководством были
исполнены песни разных народов, мечтающих о мире. Как-то: о болгарской розе и
украинском жасмине, о тумбала-тумбала-тум балалайке, о диких степях Забайкалья,
о каменном Алеше над горою в Пловдиве. О том, как прекрасно глядеть на небо и
гадать думку о превращении в сокола, и о подмосковных вечерах.
А Барбарина после каждой
песни умоляюще кричала:
— Вовик! Шурик! Напишите мне
эту песню. Я хочу ее учить и петь в Сантьяго. Я стану знаменитой, как наша кубинская
певица Фара Мария! И когда я поеду в Советский Союз...
— Да твоя фара гораздо
лучше, Барбарина! — перебил ее Вовик. — Как мышиный глаз. Мы уже с тобой одну
песню разучили. Давай, исполним, только с чувством. Начали!
И дуэт влюбленных исполнил
«Ландыши» на стихи неизвестного поэта. Иван неожиданно разрыдался и стал бессвязно
в чем-то каяться, и потом, вихляясь - рогом вперед, - скрылся за переборкой в
своей каюте - дрыхнуть в обществе дохлых наформалиненных обитателей океанской
пучины. Горничная KATа, camarera Anita, заходила убираться в
комнате Ивана не иначе, как обвязав рот и нос косынкой.
Пролетел тихий ангел. Но
через минуту Вовик придрался к Барбарине:
— Ты чо как сидишь? Сердце
видно!
Симонов взглянул в сторону
девушки. Она сидела на стуле, далеко отодвинутом от стола, и в раструбе ее
непомерно короткой юбки на самом привлекательном месте белели трусики. Симонов
и Димитр загоготали, а Барбарина обиделась и сказала, что пойдет в общежитие.
— Ну и мотай на хер! —
сказал Вовик.
— Иду, Бобик! — вдруг весело
крикнула Барбарина и, картинно виляя высоко поднятой кормой, уплыла в его комнату.
— Ты-та не културен, Володя,
— огорченно резюмировал Димитр, — она славен девойка. Девушка. Почему ты-та
говоря, че сърце у нея там?
— Бери ее всю вместе с
сердцем и всеми потрохами, если тебе нравится. За неделю похудеешь кило на
двадцать. Видишь, как она буквально понимает команду?
Голосков уже несколько раз
говорил Симонову, что толстуха ему надоела, и он хочет провести ротацию кадра.
На примете у него появилась такая девочка!..
- Зовут Лидия. Живет в
отдельной касе. Росточком маленькая. Личико беленькое. Сиськи, жопка, ножки —
все при ней.
Требуется только помощь
Шурика как переводчика, чтобы окончательно склеить. «У меня не выйдет — тебе
достанется. Клин клином выбивают: махом Карину забудешь». Симонову было жаль
Барбарину. Она казалась ему похожей на могучую колоритную партизанку Пилар из
хемингуэевского романа «For whom the bell tolls» - «По ком звонит колокол», перечитанного им в
оригинале не меньше трех раз. Не будет Барбарины — тогда уж точно: прощай,
Кари!.. Пока Симонову удавалось тормозить разлад этим аргументом. Все же Вовик
был настоящим другом и прикрывал его своей грудью в жарких объятиях ненасытной
«професоры». Другим доводом в пользу сохранения статус кво укладывался в рамки
народных мудростей: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь и
имеешь — не ценишь, потерявши — плачешь. «Я и так чуть не реву, — скулил Вовик.
— Сплю по три часа максимум – лохматку ей полирую. Говорю ей: сегодня не
приходи, отдохнем хотя бы одну ночь. Нет, прется!» «Ну и дурак! Тебя любят,
как, может быть, никогда в твоей прошлой блядской жизни». «Так что теперь
умереть за горячую смычку? И в цинковой коробке вернуться на родину героем?.. И
что за привычка? Только ляжем — сразу руку ко мне в пах. Хватается за болт, как
за ручку переключения передач».