42. Компенсация за измену

Было ясно, что все эти оправдания она выдумывала экспромтом, но за отказ от поцелуя он бы вряд ли был прощен. Она уже нетерпеливо подпрыгивала у него на коленях, требуя немедленного исполнения ее желания, и он, обхватив затылок грешницы ладонью, прижался губами к накрашенному рту подруги лет его суровых. Сразу ощутил шершавость ее подвижного языка между своими зубами и понял, чем вскоре это закончится.

«Салман, Борис, он сам – все равно ее не устережешь! – думал он, пока Люба готовила постель к любовной процедуре. – Жизнь только начинается, а скольких уже обманул ты сам и сколькие вскоре забывали о тебе?..»

Стукнула по мозгам и развеселила потерявшую веру душу озорная песенка о скоротечной фронтовой любви: «Будем жать на все педали – всё равно война…»

Отсутствие Наташки, Любиной дочки, – она счастливо отдыхала у бабушки и дедушки в Харбине – благоприятствовало их свободной любви. Все воскресенье они провели в постели. Даже в туалет за дверь не выходили – обошлись звонким цинковым ведром с крышкой.

Наташа прислала матери пачку коротких, написанных округлым женским почерком, писем, скупых на детали. И в каждом письме – привет ему, «дорогому папочке».

– А сыночка, видно, в этом году не увижу, – утерла уголком простыни набежавшую слезу Люба. – Даже на дне рождения не побываю, ему двадцать первого июля исполнится девять. К тому времени и Галя, падчерица, должна родить. Муж упорно тянет ее в Союз, на целину. Он шофер, на тракторе тоже работает. Думает, дурачок, что там разбогатеет… А я уже списалась со своими родными в Австралии и Америке, зовут к себе. Уеду, скорее всего, поближе, в Австралию, с родителями и детьми. Не слышал, коммунисты православную веру в Китае запретить хотят. Большинство наших храмов и так уже закрылись, почти всех священнослужителей ваши арестовали. Расстреляли или увезли в Союз вместе с семьями. Расстреляли, конечно… А я в Николаевском храме венчалась, там моих детей крестили. Наверно, его тоже взорвут или сожгут, как у вас во всей стране?

Не верилось, что у эмигрантов все так просто: хочешь, поезжай в Союз или вообще на край света. Переживает за наши храмы. А увидела бы кумирню на Верблюде?.. Об этом не стоит заикаться – еще бoльшую антисоветчину понесет… Церковь в Дегитлях, где крестились все его предки и он сам, стала колхозным складом. А из окна суворовского была видна колокольня церкви без креста со снятыми колоколами. И были ли во всей Казани действующие церкви и мечети – он не знал. Зато с детства, когда не знал, что такое опиум, помнил заклинание: религия – опиум для народа… Убеждать Любу цитатами из истории партии в справедливости социалистического строя – дело пустое. Буржуазная пропаганда постаралась навсегда отравить ее сознание. Не сможет она понять, что будущее человечества за коммунизмом. Вон сколько стран – и Китай в том числе – после войны строят социализм.

Хорошо, что он набрал с собой еды и выпивки: Люба приготовила обед, не выходя из комнаты, на электроплитке. Они поели, выпили и снова легли на жесткую кушетку – продолжить начатое вчера после проводов аньдунских истребителей. Проснулись, когда тень от сопки напротив дома опрокинулась в комнату напоминанием о близкой ночи. Разбудил их, по-видимому, скрип кровати за стеной: Мария и ее красавец-азербайджанец избрали аналогичный способ активного отдыха.

– А где твой дядюшка-баптист? – вдруг вспомнил Антон, глядя на ее небольшие, не покрытые простыней груди со сморщенными сосками не первой свежести.

Судьба дяди его мало занимала – просто представилось, что бы он предпринял как баптист сейчас, узрев их в постели.

– Он же миссионер. Взял семью и уехал в Индию, там после ухода англичан осталось много баптистов. У них цель, как у вас, коммунистов: чтобы все люди жили в довольстве и радости.

– Так пусть бы он и вступит в нашу или китайскую компартию, чем шарахаться по разным странам.

– Нашел дурака! Ваши коммунисты только болтают. Баптистов по всему миру миллионы, и они многое делают для довольства и радости. Ты не знаешь, какая в их домах чистота! Не пьют, не курят, работают в поте лица, помогают друг другу…

– А насчет этого дела тоже в поте лица? – Антон нажал кончиком пальца на ее сосок.

– Ну и пошляк же ты! Я уже говорила, какое у дяди богатое потомство. Не знаю, все ли его дети станут баптистми: у них принято креститься обдуманно – в зрелом возрасте. Разве я знаю, что с моей Наташкой или Борькой будет? У каждого своя судьба…

***

Наутро Антон проводил Любу до мастерской, поцеловал, пообещал, что изучит санаторские порядки и постарается все ночи проводить с ней. Люба сказала, что ее хозяйка часто справляется о нем, – не зайдет ли он с ней поздороваться?

– В другой раз... Этого мерзавца Вана не хочу видеть.

– Как и я. Благодарна тебе – он больше ко мне не пристает.

– А Галине Васильевне – большой привет. У нее очередной «хунхуз» не появился?

– Угадал! Муж одной нашей заказчицы, чуть постарше тебя, тоже офицер. Пришел забрать готовый костюм, поговорил с мадам Демент и влюбился. Является к ней, как на службу, иногда вечером, иногда – на всю ночь.

– «О вкусах не спорят», – сказал ёж, слезая с сапожной щетки, – употребил Антон усвоенную от кого-то шутку. – Правда, их счастье будет недолгим – скоро всех нас отсюда за ушко да на солнышко. И кто, ты в Австралии или я в Союзе вперед окажется – сам Бог сейчас не возвестит.

– Наверное, ты… Родные что-то пока не спешат с высылкой денег на оплату всех моих налогов, бумаг и на дорогу. Приглашать приглашают, но… Да и после оплаты на оформление выезда в Австралию, Америку, в Европу, если это не Союз, у многих целые годы уходят.