8. От Лидии – под одеяло к Люське

Не без угрызений совести он предпочел дойти до вокзала, разбудить таксиста «победы» стуком в замерзшие стекла легковушки, чтобы тот за сумасшедшую цену довез его до Люськи. Долго пришлось стучаться в ставни покосившейся хибары. Сени открыл командир – Сашка Абакумов: по расписанию была его очередь ночевать на хате двух подруг – убогой печурке с проходом на ширину солдатской тумбочки, разделяющей две, тоже солдатские, кровати, застланные солдатскими матрацами, подушками и солдатскими суконными одеялами – всем, чем можно поживиться с воинских складов, где подружки работали на скромных должностях. Обогревалось это обиталище греха «козлом» – асбоцементной трубой на металлической треноге с намотанной на нее нихромовой спиралью, раскаленной добела. И щедро освещалось двухсотваттной грушей Ильича.

Подруги спали или притворялись таковыми, укрытые серыми одеялами с головой. А Сашка стоял перед ним, слегка покачиваясь, в нижней рубахе, но без кальсон.

На тумбочке красовались остатки ночного пиршества – выпитая на треть бутылка «московской» и тарелка с надкушенным соленым огурцом и квашеной капустой. Атмосфера царила весьма нездоровая, кабацкая – душная, прокуренная и проспиртованная с добавлением характерного аромата из помойного ведра у порога, исполняющего роль ночного горшка.

Антон, не снимая шинели и сапог, прошел по домотканому половику к тумбочке, сделал пару глотков водки из горла и забросил в рот щепотку капусты. Его трясло – то ли промерз, то ли похмелье выходило.

Сашка вдохновенно, нарочито картавя, вдруг пропел:

– Сегодня в доме пгаздник, сегодня пиг гогой:

Вегнулся с Кгасной Агмии евгейский сын-гегой.

И все соседи гады, спешат к нему домой,

И сам начальник станции махнул ему гукой.

Это был единственный запомнившийся ему куплет песни из его скудного репертуара. Он знал куплет еще из одной песни, но исполнять его не стал, пьяно рыгнул и скомандовал сам себе:

– Отбой! По коням!

И нырнул под одеяло к одной из своих суженых.

Казанов взглянул на свои швейцарские часы, водозащищенные, антимагнитные, со светящимся циферблатом, купленные перед отъездом в Уссурийск. Они показывали полтретьего. На сон оставалось всего три-четыре часа: не позднее девяти приказано прибыть на склады. Иначе железная дорога оштрафует склады за простой вагонов, стоящих под погрузкой, и трое из Китая окажутся крайними.

– Ой, какой ты холодный – прямо покойник! – дернулась тощим тельцем Люська, когда он выключил свет и лег рядом с ней. – А ноги-то, ноги! Ты их не обморозил?

– Ты бы о нем и о них в первую очередь побеспокоилась, - зашептал он. - Потри его, покатай их, – может, и оживут.

– Давай, попробую!.. Где ты был?

– В пучине вод морских. Мне одна китаянка сказала, что я – Садко.

– А кто это?

– Былинный герой. Не слышала народный эпос: «В каюте класса первого Садко – богатый гость – гандоны рвет о голову, срывает свою злость».

– Ох, Антоша, и болтун же ты! Люблю тебя за это. А на кого он злится?

– Садко? На царя морского дна… А за это, что у тебя в руке выросло, любишь? Кажется, он согрелся, ожил, но хочет в баньку.

Как с ней все просто! Это четвертая или пятая ночь, а словно живу с ней давным-давно. И хорошо, что темно, – не видно ни ее лица, ни тела. И целовать не надо. Здорово ее измочалил старшина-сверхрочник. И те, кто был до него. До грудей дотрагиваться страшно – пустые мешочки.

А с Лидой? Но она уже лет пять замужем и тоже не постится. Может, и дети есть – что-то не решился об этом спросить…

***

Подниматься утром было тяжело и муторно: он ненавидел себя за свою слабость, за способность совершить гадость, а потом каяться. Нет, сюда я больше не ездок!..

Сашка широко живет, по-купечески: с вечера и карету заказал – постоянно обслуживающего его таксиста на «победе». Говорит, аванс выплатил и расчет обещал. На Черную речку, на склады, поехали, как белые люди. Девки остались спать – то ли отгул у них был, то ли выходили во вторую смену.

В машине Казанов рассказал о вечере в Доме офицеров и своем решении – к Люське не ходить, а целиком переключиться на Лиду.

– Правильно, Антон, – одобрил интендант от инфантерии в артиллерийских погонах. Абакумов на фронте был артиллерийским разведчиком, и свое право на них завоевал кровью. – Пропивать – так миллионы, спать – так с королевой!

– А на практике у тебя, Саша, проще: пропиваешь миллионы, а спишь с уборщицей горбольницы.

Сашка поморщился, скорчил обиженное лицо, но тут же нашелся:

– У нас и кухарки управляют государством. А моя Клавдя важней кухарки – кладовщица обувного склада. Чай, слышал: всякую дрянь на болт свой пяль, Бог увидит – хорошую пошлет. Тебе-то вот послал же… А после бутылки они все на одно лицо.

Физиономия самого Сашки за двадцать дней непосильных ресторанно-альковных трудов сильно пострадала – обрела водянисто-голубоватый окрас. Нос лилово припух и обвис, едва не касаясь верхней губы. Серые глазки слезливо поблескивали в берегах морщинистых красных век. Короткие пальцы мелко дрожали, как у балалаечника. На приличную партию в браке ему рассчитывать бесполезно… Да и у тебя, пожалуй, рожа не лучше, разве что за счет молодости есть минимальное преимущество. Сашке уже двадцать девять, старик. А каким будешь ты через восемь лет?..