21. Наполеон заговорил по-русски

Он еще за квартал увидел Любу, когда она переходила улицу к своей мастерской: вероятно, уже успела куда-то сбегать после работы по своим делам.

– А ты что опаздываешь? – встретила она его резким вопросом и обидным упреком: – И вот так всегда будешь являться ко мне пьяным? Мне Сергей этим надоел до чертиков, и ты с этого начинаешь.

– Уймитесь волнения страсти, – добродушно засмеялся Антон. – Со свадьбы трезвыми не приходят.

Он попал в точку – в усталых глазах Любы вспыхнуло любопытство:

– Ты шутишь! Какая может быть свадьба? И что у тебя в куртке завернуто?

– Тебе подарок.

– Снова шутишь! Свадьба, подарок… Мне не до шуточек! Я устала и есть хочу.

– Зайдем, куда хочешь, немедленно, – там все расскажу.

– В магазине напротив – на втором этаже – есть хорошая кафетерия.

– А если в Чурин? Вот примерь, там купил.

Отошли к краю тротуара. После примерки туфли Любе понравились, но оказались чуточку узкими.

– А, ничего страшного! Подолью в носки водки – растянутся… Спасибо, любимый, – и чмокнула его в щеку.

В уютной просторной кафетерии, отделанной темным деревом, пока Люба ела жареную рыбу, Антон, попивая зеленый чай с лимоном, рассказал ей о свадьбе, восхитившись красотой невесты.

– Это нездешняя, не манза. Китайцы очень разные – и по внешности, и по языку. У них разные диалекты – северный, сян, гань, минь, еще какие-то. И они друг друга часто не понимают. А самые красивые китайцы живут на юге – я же четыре года училась в Шанхае, и сама в этом убедилась. Скорей всего, эта невеста оттуда.

***

При встрече дома Наташка взглянула на Антона враждебно, отвернулась и набросилась на мать:

– Где ты ходишь? Я же умираю от голода, есть хочу!

– А сама приготовить не могла? Успокойся, вот дядя Антон тебе всего накупил. Вскипяти чаю – и ешь!

– А вы уже, конечно, сыты!.. И ты совершенно забыла, что завтра мне уезжать в Харбин. Мне надо помочь собраться. Или ты устала и тебе не до меня?

Антон чувствовал себя лишним и кругом виноватым. Даже представил, во что бы превратилась его житуха, женись он на Любе. Наверное, как у чеховской Каштанки в минуту отчаяния: чем так жить – лучше застрелиться. А пока что на месте Каштанки оказалась эта сердитая девочка.

Он сказал, что выйдет во двор покурить, – пусть они разбираются. Десять лет существования в казармах и военных лагерях начисто отучили от жизни в семье. А семейные дрязги его не касались. В приезды на каникулы из суворовского и в отпуск из пехотного училища к старшей сестре, он каждый раз скрывался из дома, едва между ней и зятем затевалась ссора по мелочам. Из-за  не помытой посуды, не подметенного пола. Или по более существенным поводам: методам воспитания детей, частым пьянкам зятя, нерациональным тратам скудных денежных средств.

После прогулки на озеро в напрасной надежде вновь повидаться с Люськой и поболтать с ней об Уссурийске и Сашке Абакумове, он затемно под начавшим моросить дождем из тучи, прихлопнувшей сопки за домом, он нашел Любу одну. Наташа после ужина убежала к подружке на вечеринку по случаю окончания шестого класса и проститься с одноклассниками до следующего учебного года.

– Проверю завтра, была ли она там. Того и гляди притащит в подоле – и что тогда делать?.. А нас соседи к себе позвали – хотят с тобой познакомиться и в карты поиграть. Я туда уже твою водку отдала и фрукты. Пойдем вместе, а я вскоре вернусь – Наташке чемодан собрать да продуктов положить. До Харбина ей больше суток на поезде ехать.

***

После легкого ужина и ухода Любы – под предлогом подготовить Наташу к отъезду – играли в переводного «дурака» вчетвером – Ольга Иннокентьевна с располневшей матерью, Августиной Семеновной, и восемнадцатилетним сыном-студентом Сергеем. Из-за высокого роста и атлетического сложения он выглядел на все двадцать пять. Ольга Иннокентьевна, тоже высокая породистая женщина с крупными чертами лица – толстоватый нос, полные подкрашенные губы, серые умные глаза, увеличенные очками в роговой оправе, – работала в китайском вузе преподавателем математики.

В тесной квартире из двух комнат, казалось, все состояло из белых кружев – кружевное покрывало и наволочки на кровати с никелированными спинками, кружевная скатерть на круглом столе, отороченные кружевами шторки на окнах, кружева на старинном комоде, патефоне, тумбочке под большим овальным зеркалом. Вязание кружев, как вскользь заметила Ольга Иннокентьевна, стало любимым рукоделием Августины Семеновны со времен ее обучения в Петербургском институте благородных девиц. И хотя Антону пришлось отвечать на вопросы о самом себе, о жизни в Союзе во время войны и после нее, ему снова казалось, что он стал потусторонним персонажем в каком-то дореволюционном романе о дворянских гнездах, мещанах и белошвейках. А когда – после прихода другой соседки, молодой и задорной брюнетки Марии – Ольга Иннокентьевна предложила провести спиритический сеанс, чувство пребывания в мире прошлого, известного ему по русской классике, только увеличилось.

Мария бросала в сторону Антона игривые взгляды черных маленьких глаз. Его это не задевало. В ее внешности и поведении было что-то отталкивающее. Присутствие любого мужчины, подумалось ему, вызывало у нее желание – заставить его смотреть только на нее – черненькую, кудрявенькую и доступную, – чтобы он побежал за ней, как похотливый кобель в ожидании подачки. А откровение Марии перед Любой о маленьком члене ее азербайджанца-любовника и намерение порвать с ним по этой причине вызывало у Антона смешанное чувство любопытства и брезгливости.

Для подготовки сеанса много времени не понадобилось. По-видимому, их проведение в этом доме превратилось в традицию и перемежалось с игрой в «дурака». По ходу подготовительного действа Ольга Иннокентьевна тоном опытного педагога объясняла Антону происходящее:

– Видите, ставим этот круглый деревянный столик – в нем нет ничего металлического, ни гвоздика, ни шурупчика. Стулья у нас такие же, как старинная церковь в Кижах, – без единого гвоздя. Стелем на стол этот ватман с буквами и цифрами на очертаниях двух окружностей. А в центре ставим вот это блюдечко из чистого китайского фарфора с черточкой губной помадой с края, видите?.. А теперь плотно задвинем портьеры, зажжем свечу, тушим электрический свет и занимаем места за столом.

Заскрипели по полу ножки стульев, участники таинства с улыбками переглядывались, а Ольга Иннокентьевна продолжала исполнять роль ведущей:

– Теперь положим кончики пальцев на блюдце, и погреем его…

Блюдце нагрелось, ожило и само двинулось с места вместе с пальцами медиумов по кругу.

– С кого начнем?.. Предлагаю с вас, Антон Никитич, – вы новенький, свеженький, и у вас получится все быстрее и точнее, чем у остальных.

Блюдце продолжало ползти по бумаге помимо его воли. В честности остальных участников колдовства Антон не сомневался.

– Итак, Антон Никитич, чей дух вы бы хотели вызвать и какие вопросы ему задать?

– Пушкина, – улыбнулся Антон, продолжая не верить в серьезность этой игры.

Однако по спине почему-то пробежали мурашки, словно ее обдало загробным дыханием убитого французом поэта.

– Вызывается дух Александра Сергеевича Пушкина, – торжественно и с суеверным трепетом провозгласила Ольга Иннокентьевна.

Пламя свечи тревожно заколебалось и слегка померкло, выдав фитилем струйку густого дыма. Антон ожидал, что сейчас за его спиной прошелестит голос покойника, забыв на мгновение, что общение с духами ведется по переписке. Ответ на запрос сложился по буквам, указанным помадной чертой при остановке блюдца: «Сегодня прошу меня не беспокоить».

– Что ж, Антон Никитич, обратитесь к духу другого великого человека. Может, он откликнется.

– Послушаем, что мне предскажет император Наполеон Бонапарт.

– Вызываю дух Наполеона Бонапарта.

«Что вам угодно, сир?» – довольно быстро откликнулся французский дух на русском языке с помощью китайского фарфора и русских пальчиков.

– Сколько лет я проживу? – спросил Антон.

Блюдце приостановилось на цифрах 5 и 8.

– О! Дольше, чем сам император! – обрадовался Антон. – Впереди еще целая пушкинская жизнь.

– У вас еще есть вопросы?

– Последний. Когда будет война?

Для великого завоевателя составить прогноз по части войн было не проблемой: алая черточка губной помады на блюдце приостанавливалась напротив четырех цифр: «1958». В комнате наступило тяжелое молчание – слишком свежо было пережитое всеми девять лет назад. А тут новая война, всего через четыре года да еще с атомным оружием!.. Даже при полном недоверии к этому предсказанию на душе стало неуютно, как в ожидании неотвратимой катастрофы.

Легкий стук в дверь был воспринят как избавление от излишних комментариев. Вошла Люба:

– Извините, я заберу у вас Антона. Мне надо ему кое-что сказать.

– Пожалуйста, пожалуйста, Любовь Андреевна! – виноватым голосом отозвалась Ольга Иннокентьевна. Жаль, что вы не смогли провести этот вечер с нами, – было так интересно.