Глава 67. Пир горой со стриптизом и порнухой  

Эти и другие подробности из жизни земляков Симонов узнал на вечернем заседании здесь же, в apartamento Голоскова. Оно проходило в несколько расширенном составе. Присутствовали те же Голосков, Симонов, Климухин. Но Аксентьев прихватил с собой ленинградку Галю - крепкую, грудастую, веселую архитекторшу с усами и волосатыми, как у царицы Савской, ногами. А к Гере Якушеву впорхнула его легкая длинноволосая гаванка Мария, детский врач по профессии. Казалось, и сама она еще не вышела из детского возраста - такая миниатюрная, звонкоголосая, непоседливая. С ее появлением на Симонова снова свалилась тяжелая нагрузка переводчика.

Мужики натащили на стол разнообразных консервов, фруктов, конфет, рома, водки, коньяка. И шампанского – для дам-с. А Вовик наготовил на эту толпу фаршированного перца с мясом и рисом, нажарил картошки и отварил свинины, нарезанной крупными кусками. И все пошло своим чередом: пили, ели, вспоминали, делились местными новостями.

Аксентьев и его Галя, оказывается, тоже «попали под колпак». Ветеран ВОВ и настоящая коммунистка, машинистка предпенсионного возраста, поселенная с Галей в одну квартиру, настучала на своем аппарате жалобу в партбюро. Как почетную большевичку и члена партбюро ее глубоко возмущало недостойное поведение секретаря этого же бюро - товарища Аксентьева. Он, будучи женатым человеком, сожительствует с замужней женщиной, устраивая развратные оргии на глазах у нее, старой фронтовички.

Как ни уговаривал сам Захарыч, руководитель группы Иван Дмитрич Замолоцский - бывший секретарь одного из Ленинградских райкомов, предпрофкома Лейбович забрать заявление о невинном адюльтере - эти мольбы суровая машинистка, печатавшая на фронте расстрельные документы Смерша, не услышала. И даже пригрозила - в случае непринятия должных мер - пойти на крайнюю меру: написать в ЦК КПСС. Вдобавок к заявлению - на историческом заседании никаровского партбюро - она красочно описала, несмотря на протесты Захарыча, неизгладимые впечатления от однажды ею увиденного. Как среди ночи она проснулась от странных охов и вздохов. Напугалась, что с Галей плохо, открыла дверь в ее комнату, включила свет и – о ужас! На полу архитекторша Галя и парторг Захарыч совершали такое, что это превосходило все перенесенные старушкой ужасы и эхо прошедшей войны...

Заслушав и обсудив выступления и мнения присутствовавших, бюро постановило: шума не поднимать, на общее собрание данный вопрос. не выносить, дабы не дискредитировать звание коммуниста в глазах прогрессивного человечества, Захарычу дать поошиваться в парторгах до скорого переизбрания, и любителей подпольно - напольного секса отправить по домам в определенные их контрактами сроки.

Конечно, и честное партийное слово с Захарыча взяли - подобного впредь не допускать. За это решение проголосовали все члены, кроме машинистки: она не могла поступиться своей партийной принципиальностью и проголосовала против.

Захарыч слово держал твердо: ушел от прежней напольной схемы и затаился в глубоком подполье. Используя почерпнутый из книг и фильмов конспиративный опыт большевиков ленинской гвардии, он спал с Галей только на кроватях в явочных квартирах, предоставляемых надежными людьми: у Вовика или у Климухина и Якушева.

Своих друзей влюбленная пара стесняла не долго. Галя, оставшись верной комиссару советиков, добилась в КАТе, чтобы ее перевели от курящей и попивающей в одиночестве завистливой старухи, углубленной в воспоминания о бурной фронтовой молодости, в компанию двух переводчиц. Девушки совершенствовали по ночам испанский язык с двумя кубинцами с завода. А Галя и Захарыч любили по-русски по соседству - в комнате Гали.

От секельной слежки местных «крыс» проделки организованной группы сексуал-демократов не могли остаться в секрете. Секеля угрожали Гере, Захарычу и Гале, что отправят подметные письма - проще анонимки - их супругам. Только они шантажу не поддались. Гера Якушев даже подначивал их: «Что, завидно? Наверно, были бы одни, захотели бы с кубашом попробовать. Да и ваши мужики слюнки пускают, глядючи на задки и передки здешних девочек. Их стерегите - не нас!..»

Всю эту информацию Симонов почерпнул из беспорядочного трепа пьяных, шумных и потных земляков и их подружек. А Вовик - на правах хозяина – беспрерывно сновал между столом и кухней: убирал грязную посуду и подавал очередное блюдо. Вид у него был озабоченный, и за весь вечер он не произнес и пары слов.

 

***

 

В открытой балконной двери быстро стало темнеть - словно с неба спускался синий прозрачный полог. Но прохладней не становилось - раскаленные стены и потолок отдавали тепло во внутреннее пространство квартиры. Кто-то сказал, что парниковый эффект уже привел кубинский климат к неблагоприятным изменениям.

Когда стало почти совсем темно - свет в помещении намеренно не зажигали, чтобы не привлечь москитов, - вдруг на кухне требовательно зазвонил будильник.

- Представление начинается! - объявил Вовик и первым вышел на балкон.

- Какое еще представление? - спросил Симонов.

Ему никто не ответил - все уже высыпали на балкон и выстроились вдоль перил, тесня друг друга.

Симонову досталось крайнее место слева, и он зачарованно смотрел на море - оно еще отражало в себе зеленоватый свет неба, подсвеченного на западе упавшим за горизонт солнцем. Растопыренные ладони пальм вдоль берега, темными силуэтами, выступавшими  на фоне лазурного неба, тянулись к звездам с немой мольбой.

- Не туда смотришь, Шурик, - положил ему на плечо руку Голосков. - Вниз смотри - вон на ту касу напротив, одноэтажную, с открытыми жалюзи. Каждый вечер в это время там начинается цирковое представление молодоженов. По всем правилам стриптиза.

До невысокого дома с баком для нагрева воды на плоской крыше отсюда было каких-нибудь метров двадцать пять - тридцать. Поэтому действие, разворачивавшееся на глазах советиков, высыпавших на все балконы четырехэтажки, на экране ярко освещенного окна, расчерченного тонкими полосками открытых жалюзи, было неповторимо захватывающим - нечто вроде пантомимы из интимной человеческой комедии, выставленной сейчас на обозрение всему миру. Из окна в вечерний сумрак лилось страстное пение под гитару - было ли это аргентинское танго или кубинский сон, только колонка магнитофона на подоконнике старалась вовсю ивановскую.

Прелюдией к предстоящему действу был процесс раздевания, неторопливый и взаимовежливый. Она стянула с него рубашку, он с нее – кофточку. Она с него - брюки, он с нее – бюстгальтер. Она с него - плавки, он с нее - джинсы совместно с трусиками.

Затем оба встали во весь рост на широкую кровать - в профиль к освещенному окну - и стали целоваться в губы - долго-долго, словно втягивали в себя внутренности друг друга. Потом его голова медленно поползла вниз и долго дергалась вправо-влево в области груди, пока снова не заскользила ниже и надолго не остановилась под ее животиком...

Советики на балконах вели себя по-разному: одни стонали и смеялись от восторга, а кто-то, уже пьяный, кричал – «давай, давай!» - а третьи аплодировали.

Наконец партнер встал на ноги, и снова их губы слились в бесконечном поцелуе - похоже они растворялись друг в друге. Или просто заводили публику перед началом очередного номера программы.

И вот теперь уже ее голова с распущенными длинными волосами заскользила вниз, пока она не упала на колени, и не остановилась лицом напротив его боевого центра. После короткой паузы голова ее часто задвигалась вперед-назад.

И тут же пьяный советик с балкона второго этажа заорал: «Шайбу, шайбу!..» Балконы сотряслись от хохота и свиста - трибуны импровизированного стадиона неистовствовали и требовали последнего, решительного боя!

Скорей всего исполнители шоу вряд ли воспринимали шум и крики толпы - поющая на пределе магнитофонная колонка изолировала их слух от всех других звуков мира.

Он отстранил ее голову плавным толчком ладони в лоб от столь полюбившегося ей предмета, сам упал на колени и, обхватив ее за талию, повалил на кровать, оказавшись сверху. И представление продолжалось еще минут десять - со сменой поз и ритмов, пока они оба не отпали друг от друга то ли в блаженстве, то ли в полном изнеможении. Их смуглые голые тела неподвижно застыли на снежной белизне простыни - как натура для кисти великого мастера.

- Ну, финита ля комедия! - бодренько вскрикнул Захарыч. – Пойдем-ка, компаньеры, трахнем по последней - и кто куда разбежимся! Хозяину и гостю еще до утра посуду придется мыть.

- Вот какой у нас парторг! - прокомментировал Якушев, обнимая свою маленькую детскую врачицу. - У Захарыча все - для человека, все - на благо человека. Народный вождь!

- За то и страдаю.

Усато-волосатая Галя захохотала, блеснув золотыми фиксами:

- Пойдем, Андрей Захарыч, пострадаем вместе. Только старой ведьме на партбюро не проболтайся о своих муках, за которые я тебя полюбила!..

 

Предыдущая   Следующая
Хостинг от uCoz