Глава 46. Прощальный ужин  

По окончании рабочего дня, когда советики расселись по своим местам в автобусе для следования в свои apartamentos, в проходе выросла плоская фигура поручика Дуба. Среди кубинцев он был известен под кличкой Barba Roja - Краснобородый.

- Из КАТа позвонили, чтобы мы сразу шли брать куриц и черепашье мясо - это напротив «красного уголка». Только без паники - всем достанется.

Картина, представшая перед глазами советиков, по своему колориту и трагизму не уступила бы суриковскому полотну «Утро стрелецкой казни».

Голый по пояс, потный, забрызганный кровью и облепленный серо-белым пухом и мелкими перьями, Анатолий Петрушко вытаскивал из ящиков со щелями очередного яростно трепещущего крыльями и выкрикивающего нецензурные проклятия петуха. Но штангист ловко хватал и сжимал его голенастые лапы в своей железной длани, клал невинную главу несчастного на плаху и взмахом широкого и тяжелого окровавленного мачете отделял ее от трепещущего в предсмертном ужасе тулова.

У основания чурбана лежала груда головок с красными гребешками, открытыми в предсмертном крике клювами и смиренно прикрытыми белыми пупырчатыми веками очами.

Высокий мулат в соломенном сомбреро оттаскивал тела казненных к не высокому, до колен, бетонному барьеру. Этот барьер, служивший при необходимости и в качестве полукилометровой скамьи, отделял широкий асфальтированный проезд перед крайними домами советиков от крутого откоса, спускавшегося к улице с одноэтажными домами кубинцев. Эти плоскокрышие жилища почти не были видны из-за манговых и банановых зарослей.

Взору обреченных на казнь и тех, кто наблюдал за ней, отсюда открывался вид на аэропорт, взлетную полосу, старое Моа, мангровое побережье и радостно парящий под подернутым светлой предвечерней дымкой океан. Казалось, к месту казни сбежалась вся детвора нового Моа - поселка Роло Монтеррей, - чтобы с любопытством, ужасом и плачем поглазеть на этот праздник смерти.

Особенно страдала четырехлетняя Танюшка, дочка ленинградца Толи Лихачова. Квартира Лихачовых находилась как раз над той, где жил Симонов. И это Толя пугал Карину перемещением мебели по ночам, когда охотился за домашними мини-жабами, ящерицами и кукарачами. Сейчас бедная девочка с тоненькими белесыми косичками несколько раз подбегала к палачу и с ревом пыталась у него вырвать живого петуха. А когда появился ее всегда желтовато-бледный усталый отец, она кинулась к нему и картаво завизжала:

- Папа, папочка! Спаси кулочек! Я хочу плигласить домой живую кулочку!

Лихачов, не плохо объяснявшийся на испанском, подошел к мулату в сомбреро, и произнес несколько слов. Кубинец согласно кивнул головой. Потом сам вынул за крылья из ящика пытавшегося клюнуть его черного петушка. Взял у Лихачова деньги и вручил ему птицу. Толя зажал ее под мышку и, схватив дочку за руку, почти бегом повел ее прочь от лобного места.

- Мнима, разве та атака возможно отнасям ся к децам? - возмутился подошедший за своим петухом и черепашиной Димитр. - Почему тук, здесь, нужно кокошка - эта курица - убивам?

На риторические вопросы болгарина никто не отреагировал. Да и мало кто понимал его замысловатые болгаро-русские словесные выкрутасы… А Симонов подумал, что, слава Богу, Карина не видит это побоище: она закрывала глаза и протестующе махала руками, когда он прихлопывал комнатной тапочкой кукарачу - этого вонючего летающего таракана - шлепанцем или уничтожал свернутой газетой на стенах раздувшихся от их крови москитов.

 

***

 

Вовик был дежурным по кухне и кашеварил у газовой плиты, по своему обыкновению, в одних плавках, босиком - высокий хорошо сложенный мужик, без лишнего жира, с начинающими увядать мышцами.

Слышно было, как Иван Сапега перемещался в своем морге - опять, наверное, формалинил морских звезд, крабов и лангустов в предвкушении звездного часа, когда он украсит их красивыми трупами родное жилище в Запорожье.

- Давай, Вовик, пока эти жлобы отвлеклись от слежки, перетащим мою кушетку к Луговскому, - попросил Симонов. - Поедатели черепах и петухов стоят в очереди - им не до нас.

Перемещение главного атрибута мебели прошло успешно. Только при выборе нового местожительства Симонов не учел одного важного обстоятельства: квартира Луговского и Аржанова находилась как раз над КАТом. Ночью он был закрыт, а в остальное время, с утра и допоздна, к Матео и Иоланте постоянно валили люди - и советики, и кубинцы. И хуже всего - частыми визитерами КАТа были Дуче Смочков, профорг поручик Дуб, парторг Коновалов и приближенные к ним лица, одержимые холуйским недугом. Вероятность провала новой явки сильно возросла. Приход и уход Карины в дом советиков рано или поздно мог привлечь внимание разведки советско-кубинского руководства.

Но ваша карта бита, Кларк! - Рубикон уже перейден.

Луговской и Аржанов приветствовали появление Симонова и Голоскова с кушеткой поднятыми стаканами с ромом. Юра Аржанов поставил стакан на стол и поспешил на кухню, перешагнув трупы двух серо-синих петухов, валявшихся на полу у подножья газовой плиты. Он торопливо достал из тумбы стаканы и налил рома гостям. На обратном пути он ногой отбросил петухов к открытой балконной двери.

Поголовье кур, как пояснил Матео, республика сохраняла для производства яиц. Петухов сегодня же Матео - устами поручика Дуба - просил обтрепать, а пух и перья доставить завтра, в обеденный перерыв, в КАТ. Иначе, как заметил один из питерских злопыхателей, из-за недостачи петушиной пушнины кубинскую экономику ждал неминуемый крах.

Симонов и Голосков выпили с гостеприимными хозяевами и занесли кушетку в новое жилище Симонова. Комната, пусть точно такая же, как и прежняя, пришлась Симонову по сердцу: узкая «кишка» два на четыре метра, голая лампочка ватт на шестьдесят под серым потолком, паутина на распределительной коробке электропроводки. Зато неровные бетонные стены выкрашены в оптимистичный желто-розовый цвет. На одной из них - к ней они приткнули кушетку - красовался знакомый рекламный плакат, предназначенный явно не для потребителя из соцлагеря: вишневая «Volga» на фоне родных березок и с роскошной счастливо улыбающейся блондинкой на капоте. В России и подвластных ей странах автомашины в рекламе не нуждались: их распределяли «треугольники», как самый трудно доступный дефицит.

За такой вот мечтой – не экспортируемой из СССР «Volga» в страны капмира, сделанной по особой, экспортной, технологии, а сляпанной кое-как просто «Волгой» любого цвета - рвались за бугор советики. И пахали ради нее, отказывая себе во всем, не редко обрекая своих детей на дистрофию, в течение, как минимум, двух лет. Однако, даже накопив нужную сумму чеков, далеко не все уезжали отсюда с заветным талоном «на право приобретения» «волжанки» или «уазика». Тогда приходилось довольствоваться «жигуленком» или «москвиченком».

А цены на машины каждый год устрашающе росли, и мечта о заветной «тачке», подобно коммунистическому горизонту, отодвигалась все дальше. И сейчас, с приближением весны, советики, накопившие чековый капитал почти на «нее», сильно запаниковали: прокатился слух, что цены на автомобили подскочат чуть ли не в полтора раза. На черном же рынке они уже стоили в два раза дороже по отношению к госцене. С нетерпением ждали разнарядки из Москвы - сколько же выделят «Волг» моавцам? И уже состоялись закрытые совместные заседания парт- и профбюро по составлению списка первоочередников...

- Сегодня мой пгощальный день в пгимогском гестогане, — не очень удачно подражая полюбившемуся ему еще во времена офицерской службы в Китае Вертинскому, пропел Симонов на ужине со своими сожителями, теперь уже бывшими. - Ухожу от вас, дорогие мои соотечественники, без чувства глубокого сожаления. А то, согласно разведданным, моей деятельностью уже занялось недремлющее чека.

Иван уставился в стол, как будто не понимая намека и продолжая пережевывать ламинарии - консервированную морскую капусту, доставленную на Кубу сухогрузом из Союза.

- Ну, и куда же ты, начальник, навострился? Кому ты стал нужным? - хмуро справился Петрушко.

Бык, которому дали кувалдой между рогов.

- Туда, где гуляют лишь ветер да я. И не без добрых душ на свете. - Симоновым овладело игривое настроение и желание крыть эрудицией вопросов рой. - Граф Голосков отбывают-с, а с вами, как подтверждают суровые факты, мне не житье-с.

- Ну-ну, - только и нашелся утробно промычать утомленный кровавой расправой петушиный палач.

- Кстати, своего петуха дарю вам - не поминайте лихом! А черепашину возьму с собой - говорят, повышает потенцию.

- И я своего петю оставляю вам - не везти же его, не общипанного, в Никаро, - поддержал начинание старшего товарища Вовик. - По дороге протухнет. И трепать перья не хочется - занудная работенка. Черепашину жертвую Шурику - она может вам причинить сексуальное беспокойство. А ему это мяско сослужит добрую службу.

- На кой хер нам ваши петухи! - взбеленился Иван. - Мы их с балкона выбросим.

- Не будем препятствовать, - сказал Симонов, тоже начиная заводиться. - Лучше разойдемся красиво!.. Останемся каждый на своих позициях: вы как коммунисты - социальной революции, а я с Вовиком - сексуальной.

-Ты доболтаешься - найдется, кому тебе язык прищемить, - пригрозил портайгеноссен Иван.

Глупый разговор, паршивое прощание. Симонова совсем не радовало, что Сапега и Петрушко выглядели подавленными. Они, конечно, не ожидали такой решительной и унизительной для них развязки инициированной ими разнузданной кампании борьбы с подпольным сексом. А теперь однопартийцев, скорее всего, беспокоило, как воспримут внезапный «развод по-русски» в колонии. В том, что к этому эпизоду возникнет нездоровое любопытство и придется отвечать на неприятные вопросы обеим сторонам локального конфликта перед соотечественниками и кубинцами, сомнений не было.

Симонова заранее веселила предстоящая дискуссия. Из-за своей общительности, знания языков, дерзкой смелости в обращении с начальством, широким знакомством с кубинцами он стал заметной фигурой. Ему найдется что сказать, если его спросят, почему он вышел из блока с двумя коммунистами и вступил в альянс с беспартийными. Даже если он, как бы в шутку, поведает в курилках, в бильярдной, на пляже или на пьяных активидадах, что Иван и Толик препятствовали ему спать с кубинкой, массы его поймут. Тогда его идеологические оппоненты неизбежно будут посрамлены и обречены на молчаливое презрение трудящихся, всегда готовых петь славу безумству храбрых, идущих на грозу.

 

***

 

Возможно, запоздалое выяснение отношений нашло бы свое продолжение, но в дверь постучались. Пришли нарядно одетые в белые рубашки Хилтон и Луис Ариель. Хилтон широко раскинул могучие черные руки и обнялся сначала с Шуриком, потом с Вовиком. Ивану и Толику он сдержанно, по-джентльментски, поклонился. Маленький Луис просто широко улыбнулся - он со всеми советиками днем виделся в заводской офисине.

Голосков поставил на стол потную бутылку «столичной» из холодильника. Кубинцы стали дружно отказываться: они очень просят компаньерос Сачу и Володью быстро одеться и пойти с ними на выпускной вечер «академии ноктурно». Они надеются, что компаньеро Сача произнесет там речь на «инглише», а Володья - на «русо».

И все же за стол кубинцев удалось усадить и русскими щами и английским бифштексом с яйцом угостить. О водке они, как и все кубинцы, не учившиеся в Союзе, отозвались словами muy fuerte - очень крепкая, зараза! А еда добрая - muy buena comida.

За это время Симонов и Голосков успели одеться, побрызгать волосы и щеки «шипром» и предстать перед Хилтоном и Луисом в лучшем виде: Симонов был в белой нейлоновой рубашке с модным ярким галстуком и белых брюках, заштопанных после гаванской эпопеи с Долорес. А Вовик выглядел и того краше - в разрисованной во все цвета радуги венгерской рубашке с засученными рукавами, нежно-серых брюках и лакированных туфлях. В этом наряде он прошел «ходовые испытания» на пляже Аламар в Гаване, прикинувшись «алеманом» - немцем. Сейчас своими лакированными туфлями он напомнил чем-то чечеточника из какого-то старого трофейного кино. Вовик, кстати, умел это делать вполне профессионально, когда был в меру «уколотым» и ему нравилась публика. Хорошо бы сегодня вечером настроить его на веселый лад и дать возможность продемонстрировать русскую удаль кипучую.

Визит Хилтона и Луиса для них не был сюрпризом: Кари и ее подружка твердили им о предстоящем активидаде в Cabaret de Constructores едва ли не с достопамятной новогодней ночи. Голубоватый след под глазом Вовика был печальным отсветом того трагического инцидента. А ушибленные ребра напоминали о Лидии и полицае Анхеле.

Иван и Толик с обиженными, угрюмыми физиономиями, не извинившись и не попрощавшись с кубинцами, закрылись в своих «абитасионес». И Симонов не без горечи подумал: почему вот эти два кубинца, черный Хилтон и миниатюрный белый Луис, сейчас ему ближе и понятней, чем вроде бы свои «друзья, товарищи, братья» - Сапега и Петрушко? Почему они не следуют этому христианскому завету из своего устава, заимствованному из Евангелия? Или так будет всегда: слова словами, а дела делами? И люди вечно будут опасаться, прежде всего, своих, готовых при первом удобном случае предать, унизить, втоптать в грязь.

 

Предыдущая   Следующая
Хостинг от uCoz