Глава 28. Как соблюсти девственность

Где-то к часам трем пожаловали Игорь Седов и Леня Лескин, уже изрядно, как он говорил, «замолодившийся». Гости сели за стол. Симонов выставил на стол начатую бутылку рома, нарвал на кухне бананов, на газовой плите нажарил глазунью с ветчиной, нарезал ломтики хлеба от белого сухого батона.

— А ты знаешь, командор, — гудел Игорь, — вчера-то я все же ухитрился заблудиться. Волок этого хмыря в неизвестном направлении до самого рассвета. Тащу, тащу, брошу его на землю - и ухожу в разведку. Кажется, мы на верном пути — все дороги ведут к коммунизму. Опять его хлопаю по щекам, тру уши — он труп. Поднимаю, несу на себе. И так сто раз. Под утро идет «уазик». Поднимаю руку — полицейские. Двое — один за рулем, другой с автоматом. Сразу все поняли, погрузили Леню на заднее сидение и помогли в квартиру завести. Я им, конечно, плеснул грамм по сто, дал по плитке шоколада. Смеются, хлопают по плечу, довольны. И чо-то все бормочут: «Фидель, Фидель»... А что, он и правда приезжает?

— Говорят, на днях должен прилететь, — пожал плечами Симонов. А сам подумал, что вот-вот сюда подрулят Карина с Барбариной.

— А ты что, один? — спросил Леня, подняв от стола поникшую голову с растрепанной бороденкой и устремив на Симонова ничего не выражавший прозрачный, как льдинка, взгляд. — А где твой друг Вова? Эренбург писал, что после первой мировой в Берлине гомики издавали газету «Друг». Где твой друг?

— Командор, этому старому алкашу больше ни грамма! Я его таскать по всей Кубе не намерен. Только до океана — пусть добирается до Союза вплавь. А за грязный намек отвесь ему по морде.

Симонов на Седове и Лескине проверил свою выдумку происхождения фонаря, ссадин и поломанных ребер Голоскова. Мужики легко заглотили наживку и  пожелали высказать Вовику лично свое глубокое соболезнование. Симонов заглянул в его спальню — бедняга лежал на спине с закрытыми глазами. Спал или притворялся. Симонов с подчеркнутой осторожностью прикрыл дверь и попросил земляков разговаривать потише.

Потом наступил час мучительных переживаний. Едва Игорь увел под руку невнятно мургаущего патентоведа, в дверь осторожно постучались. Симонов ожидал увидеть кого угодно — только не Роберто Эреру. Сразу подумалось, что seguridad — тайная полиция — уже знает о новогоднем подарке полицая Анхеля. Донес сам Анхель или девчонки проболтались какой-нибудь стукачке. Или Лидия выполнила революционный долг и доложила, куда следует, после того как Анхель вернулся к ней в дом за своим коллегой и сгоряча рассказал о смертельном трюке. Однако Роберто находился в самом благодушном настроении и только поинтересовался, есть ли еще кто-нибудь в apartamento. Симонов сказал, что Володя esta durmiendo porque esta un poco borrachito — спит, потому как пьяненький. Эрера одобрительно покачал своей тяжелой и круглой, как тыква, головой. Потом устало опустился на стул, обеими локтями упершись в стол, усыпанный крошками от батона. И, словно забыв обо всем, уставился в распахнутую балконную дверь — туда, где под солнцем, затянутым белесой прозрачной дымкой, переливался синими и желтыми бликами океан с одинокой парусной шхуной, скользящей вдоль зеленого берега.

На Эрере была вчерашняя, уже изрядно помятая, бежевая гуайавера с оттопыренными нагрудными карманами с несколькими авторучками в каждом. Лицо выглядело тоже помятым и желтоватым, как у больного гепатитом.

— А что вы не поехали на пляж на Кайо-Моа? — спросил Эрера. — Все советики там. Сегодня порт предоставил катер «Феликс». Его комбинату подарил Фидель.

В отличие от других кубинцев, Эрера, привыкший к общению с советиками, говорил медленно и внятно. Его Симонов понимал без особых затруднений, но на всякий случай выложил на стол из задних карманов джинсов маленькие русско-испанский и испанско-русский словарики, подаренные ему некогда изгнанным из компетентных органов ментом Левой.

- Мы проспали, — сказал Симонов. — А Иван приглашен на активидад.

- Я оттуда. Это в КАТе, у Матео. Компаньерос Смочков, Коновалов и Барба Роха остались там.

Поручика Дуба после того, как он сдал в полицию подпившего с советиками шофера автобуса Градоса, возившего их на пляж, кубинцы иначе не называли.

- Барба Роха сильно рискует. Он ухаживает за Иолантой, а у нее очень ревнивый муж. Он может сразу...

И Эрера весьма мастерски изобразил ладонью, как поручику Дубу ревнивец полоснет навахой по кадыку.

- По-моему, Барба довольно глупый и ленивый человек, — с неожиданной откровенностью заклеймил Эрера поручика Дуба.

Симонов подумал, что кубинцы знают о советиках больше, чем они сами о себе. Но поддерживать разговор не стал: пусть Слатков и дуб, но это наше древо.

Вместо ответа он прошел в свою комнату и достал из «апарадора» — подобия буфета или большой тумбочки для книг — бутылку коньячного напитка «Арарат». Вообще-то, он хранил это армянское изделие для кубинок. Налил в стаканы — себе чуть-чуть, Эрере побольше. От еды кубинец отказался, похлопав себя по выпуклому брюшку: «Estoy harto de todo». - Сыт по горло.

«Арарат» ему понравился: «Perfecto. Muy sabroso». Он пил мелкими глотками и, как принято на Кубе, не закусывал. Симонов намеренно не спрашивал Эреру о причине его визита — первого и как будто ничем не мотивированного. Номер их квартиры ему, конечно, подсказала Иоланта. Поговорили о его тайном словаре русских матерных слов. И Симонов, проверив усвояемость Эрерой предыдущего материала, обещал ему дать очередную порцию непечатной русской лексики с надеждой на кубинского материала по аналогичной тематике.

Насыпал в алюминиевую турку из бумажного пакета кубинский кофе, залил из-под крана холодной водой и поставил варить на газ. Комната наполнилась одуряющим ароматом. Потом разлил густую черную жидкость в крохотные чашки и подал на стол. И как бы между прочим подбросил матерому контрразведчику актуальный для себя вопрос:

— А у кубинцев строго принято, чтобы невеста обязательно была virgen — девственница? У нас на это уже смотрят проще.

Эрера улыбнулся тонкими бледными губами, изучающе взглянув в лицо собеседника умными непроницаемыми глазами, спрятанными в сетке ранних морщин.

— Если она выходит замуж в первый раз — обязательно. Или до свадьбы сказать жениху правду, и он сам решит, как ему быть — жениться или нет. Говорят, что хирурги могут восстановить девственность. Но это стоит больших денег, и хирург может угодить вот сюда. (Эрера изобразил пальцами подобие решетки). Правда, найти такого врача и войти в доверие трудней, чем поймать шпиона.

— А до свадьбы они обходятся без секса?

— Почему? Я делал так, как все. Вот так!

И Эрера опять очень ловко прибегнул к языку жестов. Он сомкнул кончики указательных и больших пальцев обеих ладоней, образовав ромб. Прицелился высунутым языком в центр ромба и стал быстро лизать нечто, возникшее в его испорченном воображении.

- Или вот так!

Он сделал короткую паузу, сунул указательный палец в собранный в гузку рот и, слегка привстав, переместил этот же палец себе под зад. Резко сел и вопросительно, с детской непосредственностью, уставился на Симонова. Как фокусник после очередного трюка в ожидании заслуженных аплодисментов: «?Entiende?» - Поняли?

Симонов от души рассмеялся. Цена девственности оказалась непомерно высокой. Но любые запреты можно обойти. Правда, заменив настоящее продукты на суррогаты.

И все же для чего он завалил сюда? Неужели заскучал без Симонова? А мучачи могут появиться в любую минуту, и тогда для контрразведчика откроется истинная подоплека Симоновского вопроса.

Эрера словно читал мысли советика. Он взглянул на часы «Смена» на потертом ремешке и сказал, что спешит на автобус в Ольгин. Там живет его семья — жена с двумя детьми, а вместе с ними — его больная мать. При упоминании о матери по мучнистому, в оспенных лунках лицу «сегуридашника» мелькнула болезненная тень сыновнего сострадания.

Симонов пошел в свою комнату и насыпал в бумажный пакет шоколадных конфет для детей. Эрера сдержанно поблагодарил, сходил в туалет, потом пожал Симонову руку, взглянул на дверь комнаты Голоскова и, взяв пакет с конфетами со стола, ушел, подчеркнуто медленно и осторожно прикрыв дверь. И прежде чем захлопнуть ее окончательно, в узкую щель просунул палец и подвигал им туда-сюда возвратно-поступательным образом.

Фантазия кубинцев во всем, что касается секса, неистощима. Им нравилось дразнить советиков рассказами и изображением того, как они мажут своим мучачам самые соблазнительные места «con miel» — медом, а потом слизывают и обсасывают их. Или как во время карнавалов тонкой струйкой льют из бутылки «сервесу», пиво, на пупок любимой. Струя стекает по нежному животу вниз — к самому заветному месту, и они пьют влагу, как из раскрытой их шаловливыми пальчиками раковины или священного сосуда. А мучачи забавляются тем, что смазывают мужской инструмент, pinga, медом и лакомятся им, как бананом, - platano con miel.

При этом кубинцы ссылались на высказывание некого национального философа: все, что делается в постели, — прекрасно. И напрасно русские привередничают и строят из себя целомудренников. Природа подарила людям прекрасные инструменты для самодеятельного творчества — мужчине смычек, а женщине скрипку. Но чтобы извлекать из них звуки, полные упоительной гармонии, нужна богатая творческая фантазия. На скрипке попиликать может и дурак, а по-настоящему сыграть - только такой маэстро, как Паганини.

Скрипка с медом и пивом — оригинально! Смычек с медом — тоже замечательно! Но это лишь малые фрагменты из симфонии «Постель». Человечество непрерывно пишет ее с неустановленного начала веков и растянет это сочинение в бесконечность.

 

Предыдущая   Следующая
Хостинг от uCoz