Лидия в какой-то момент
отлипла от своего миниатюрного Мишки и что-то шепнула на ухо Анхелю. Плосконосый
мулат загадочно заулыбался и через минуту, отхлебнув рома из стакана, не
торопясь и покачивая бедрами в такт музыке, удалился в коридор в сторону
туалета. На душе у Симонова стало тревожно. Он перехватил напряженный взгляд
Барбарины, и она понимающе кивнула ему встрепанной длинноволосой головой. Потом
шепнула что-то на ухо Вовику, мигом превратив его в разъяренного быка.
— Шурик, пошли! — крикнул он
и ринулся из гостиной в коридор, почему-то пригнувшись и как бы подтверждая
свое десантное прошлое. Барбарина и Симонов побежали за ним, натыкаясь друг на
друга.
Лидия и хмельной в сиську
Мишка продолжали танцевать, не в силах преодолеть силу взаимного притяжения.
Они ввалились в комнату, где
лежала Карина, втроем и при свете, падающем из коридора в дверной проем и
сквозь открытые жабры жалюзи, увидели прелюдию к насилью — голый зад Анхеля,
всем своим полицейским телом навалившегося на бьющуюся и приглушенно мычащую
под ним девушку.
- Ах, ты, долбаный маньяк! —
завопил Вовик, ударяя полицейского открытыми ладонями по ушам, а потом правой
ладонью по голым черным ягодицам.
«При разборе полета» на
следующий день почему-то вспоминали с хохотом именно этот эффектный, как
вспышка фейерверка, хлопок.
Дальше Голосков и Симонов
обрабатывали Анхеля вдвоем. Вовик зажал его голову в замок, Шурик обхватил за
ноги ближе к ступням, и они рывком шмякнули крепкое тело застигнутого на месте
преступления полицая на каменный пол. Барбарина включила свет и тут же с визгом
выбежала из комнаты.
Анхель лежал на спине, но
его самого как будто уже не существовало. Или так: весь Анхель превратился в
могучий символ мужского величия, в живой монумент. Просто не верилось, что
такое могло существовать в природе — живая лоснящаяся коричневой кожей полицейская
дубинка, предназначенная для успокоения женщин. Или маршальский жезл, который
непрочь таскать в своих широких штанинах каждый мужик.
— С такой балдой только на
медведя ходить, — избавившись от краткого онемения, прокомментировал Вовик и
ткнул носком босоножки в толстую подошву тяжелого полицейского ботинка. — Что
развалился, пидар? Вставай и ставь на предохранитель свою пушку. Может,
попинать эту сволочь? До отключки? Или совсем придушить?
— Остынь, Володя. Что с
этого дерьма взять? Посадят за нападение на должностное лицо. Он же, слава
Богу, ничего не успел сделать.
Симонов на всякий случай
плечом оттолкнул Голоскова подальше от барахтающегося на полу плосконосого
мулата.
Карина лежала на животе,
уткнувшись лицом в подушку. Плечи у нее вздрагивали. Симонов сам был близок к
отчаянию - от сознания своего бессилия помочь ей. И поймал себя на том, что не
испытывал злобы к этому пьяному придурку, лежа натянувшему на себя белые плавки
и зеленые штаны и неуклюже застегивающему широкий ремень с открытой кобурой. Из
нее выглядывала вороненая рукоятка «макарова».
Симонов даже подумал, что
сам мало отличается от этого малого. Только он хочет овладеть девушкой тихой
сапой, используя коварные психологические уловки. А кубинец попытался сделать
то же самое напрямую, как кобель на собачьей свадьбе.
Наконец Анхель медленно
поднялся, ни на кого не глядя, и вдруг повалился на Карину со странным животным
всхлипом.
— Вот барбос! — заорал
Симонов и, забыв о своей минутной слабости, от всей души ударил полицая кулаком
между лопатками и, схватив его за воротник рубашки сзади, рванул на себя.
Голосков молниеносно заломил
руки полицейского за спину, и они вдвоем поставили его на ноги. Вовик приподнял
сплетенные за спиной «ангельские крылья», Анхель застонал и оказался в коридоре.
— Ну что с этим похотливым
гадом делать, Володя? Отвести его к нему же в участок?
— Не делайте этого, Саша! —
закричала Барбарина. — Они все там пьяные. Вас там убьют. Я ему объясню, что Карина
еще девушка и он не будет больше так делать.
У нее по молодости еще
сохранилась вера в благородство мужчин. Как будто они все утратили свое
природное желание быть первыми.
— Не твое бабье дело! —
брызнул пьяной слюной Вовик. — Мы его сами отметелим. Я его хорошо держу,
Шурик. Забирай у него пушку.
Симонов стоял спиной к
Карине и не видел, как она вскочила с постели и повисла сзади на Симонове. Это
как-то сразу успокоило его. Не хватало еще разоружить полицейского в чужой
стране. Чтобы потом не в этой, так в своей державе мотать срок.
— Ну его в жопу, Володя!
Отпусти к чертовой матери эту обезьяну. Вон и Мишка показался. У него тоже
пистолет. Перестреляют нас, как собак.
— Да пошли они, козлы! Кишка
у них тонка. Если бы не ты, я бы отметелил этого насильника до посинения.
Барбарина кинулась навстречу
Лидии и возлюбленному ее и вернула их в гремящую барабанной карнавальной
музыкой гостиную, на ходу объясняя им что-то. Потом бегом, стуча каблуками по
каменному полу, как боевая лошадь, подскочила к Анхелю и стала быстро объяснять
ему, что Каридад, мол, еще virgen, девственница, и ему придется
потерпеть. Потому как он блюститель революционных законов и защитник слабых. Ладони
Карины спокойно лежали на плечах Симонова, и она горячо дышала ему в затылок.
Голосков дал Барбарине возможность закончить воспитательную работу и отпустил
полицейского, слегка двинув ему коленом под зад. Анхель неожиданно добродушно
рассмеялся, мельком взглянув на советиков, Барбарину и Карину, и, вальяжно
покачиваясь, пошел по коридору в зал. Один погон у него болтался, —
по-видимому, в пылу сексуальной атаки он лишился пуговицы.
— А он еще может нас
перестрелять, — не веря в свои слова, сказал Симонов.
— А потом вдобавок и
трахнуть. И нас и девок. Видел, какой у него болт? Не боись, Шурик! Он дуру
гонит, и сам боится с нами связываться.
Руки у Голоскова дрожали, и
он поводил ими перед собой, словно не зная, куда их девать. Карина казалась
совершенно спокойной и тихо улыбалась, словно забыв о том, что только что произошло.
— Прости меня, Саша, —
сказала она по-английски, обвивая его шею руками. — Мне было очень плохо. Я дура
и часто сама не знаю, что делаю. Прости.
Симонов поцеловал ее в губы:
— Прости меня. Ты ни в чем
не виновата. Пойдем отсюда. Домой.
— Будешь много болтать, —
зло сказал Вовик, — ее у тебя на глазах эти козлы оттарабанят. Если бы не мы,
ее бы ничего не спасло. А ты-то хоть что-нибудь, чернуха, поняла?
— Поняля! — ответила Карина
по-русски, по-детски мило смягчив окончание. Симонов догадался, что уроки «професоры
де русо» приносят реальные плоды.
— О бля! С испугу по-русски
стала шпарить, — засмеялся Вовик. — Имел я эти именины! Давай, рвем по домам,
нагулялись. Скоро сутки, как на ногах. А эта сучка, Лидка, нас здорово наколола!
— Особенно тебя, —
позлорадствовал Симонов. — Такая куколка, такой цимус. Раз-раз — и на матрас!..
Но уйти из гостеприимной
Лидиной касы быстро не удалось. После второй рюмки все, не сговариваясь, сделали
вид, что инцидента не было. Анхель подозрительно быстро трезвел, превращаясь в
добродушного ангела, и вел себя после беседы с Барбариной, как пай-мальчик. Или
до него доходило, в какую историю он мог бы вляпаться.
Карина уже не боялась скрывать своих чувств и вела себя по отношению к Симонову как нареченная невеста. Сидела, прижавшись к нему, на плетеном диванчике, склонив голову на его плечо, не прикасаясь к стакану и забыв про сигареты. Снова загремела карнавальная музыка, и Карина сама повела тающего от нежности и возродившейся надежды Симонова танцевать. Ее длинное горячее тело сливалось с его, пьяным и усталым, и в его испорченном воображении уже рисовались эротические картины африканских страстей. Они обменивались друг с другом самыми нежными словами на трех языках, и это была захватывающая игра перемещения не только в разные языковые пространства, но как будто и в другие миры, в другие измерения. Словно Симонов — так ему в какой-то момент показалось — наяву или во сне перечитывал купринскую «Суламифь».
Потом хватились, куда подевались Лидия и «Мишка». После недолгих предположений и поисков, координаты их местонахождения в точности совпали со злополучной спальней – той самой, где двумя часами раньше потерпел фиаско более сильный с виду и более общительный полицай Анхель.
На сей раз дверь оказалась закрытой изнутри, и на стуки и крики никто не отзывался. Анхель предложил доставить всю компанию по домам на полицейском мотоцикле с коляской. Попьяне никому не показалось диким замысел поехать на этом виде транспорта впятером. Отсюда и пешком было не больше пятнадцати минут пьяного хода. Но важен был сам процесс, и приглашение Анхеля было принято почти с восторгом. И как-то сразу реабилитировало его насильственные посягательства в отношении особы противоположного пола.