Имя одного из полицейских,
рослого отлично сложенного темного мулата с негритянским лицом — сплюснутый нос
и выпуклые глаза с розовыми белками — Симонов запомнил сразу: Анхель. Вовик тут
же перевел его имя на русский — Ангел. Имя второго, худого и чем-то похожего на
Луиса Ариеля внешне и своей застенчивостью светлокожего полицейского, Симонов
не уловил. Марсель или Мигель… Вовик и его перекрестил в Мишку.
На экране черно-белого
телевизора «Рассвет» красноярского производства светилась бородатая физиономия
Фиделя. Он поздравлял свой героический народ с Feliz Ano Nuevo — c Новым годом — и рисовал радужные перспективы на
будущее, часто повторяя понятные без перевода слова: comunismo, sosialismo,
imperialismo. А вслед за Feliz Ano
Nuevo последовало обязательное стандартно-мрачноватое: ?Patria o muerte! ?Venceremos!
Вовик к этому моменту
эффектно — с выстрелом в потолок и как из огнетушителя пеной — открыл принесенную
русской стороной бутылку «Советского шампанского». Касу потряс мужской крик и
женский визг, лязг стаканов, и фиеста покатилась в бесконечность только что
распахнутого временного пространства. Переключились на ром, и Симонов в который
раз убедился, что слава русского народа как самого талантливого и устойчивого к
потреблению крепких горячительных напитков сильно преувеличена. Болгарин Димитр
Стоянов, негр Хилтон или вот этот полицай Анхель могли бы посоперничать в этом
виде спорта с любым представителем советиков в Моа.
Сам Симонов смолоду не мог
похвастаться количеством выпитого. И, чтобы не выглядеть слабаком или дураком,
после постыдных неоднократных инцидентов, связанных с излишествами, с годами
научился контролировать свое состояние в стихийных условиях служебных и
командировочных пьянок. Он руководствовался старой истиной: водку еще никто не
победил. Выпивка вызывала в нем благодушие, желание сделать для окружающих
что-то хорошее, приятное, веселое. Может, поэтому ему ни разу не пришлось
поучаствовать в хмельных побоищах. Он был убежденным и последовательным
блюстителем чистоты хмельных и сексуальных отношений.
И Вовик Голосков, как ему
казалось до этой ночи, вполне укладывался в эти стандарты. Но сегодня с ним
что-то случилось. Внезапные халявщики явно пришлись ему не по вкусу. В их
появлении он усматривал коварный сговор между полицейскими и их коллегой-хозяйкой.
— Слушай, Шурик, какого
хрена они сюда на шару приперлись? Кто их звал? Эта полицейская
прошмандовка, конечно.
Вовик осматривал полицейских
и Лидию побелевшими от прилива пьяной ярости глазами. Они отвечали ему милыми
улыбками глухонемых и просили Барбарину разъяснить непонятное поведение
советика. Толстуха натужено смеялась и успокаивала их, повторяя одну и ту же
фразу: «Nada, nada. Tranquilo. Esta borracho». - Ничего, ничего. Успокойтесь. Он пьян.
Но Вовик еще некоторое время
не унимался, повторяя, что надо этих чуваков выкинуть отсюда к такой-то матери.
Или забрать своих девок и топать на свою хату. Злило его и то, что Лидия и
«этот недоносок» Мишка беспрерывно болтали между собой, забыв об окружающих. А
потом Лидия вообще прыгнула ему на колени и несколько раз поцеловала в губы.
— Они сейчас перед нами еще
и туды-сюды начнут. Пойдем отсюда! — негодовал Вовик, не обращая внимания на
уговоры Симонова и Барбарины.
По дурости Симонов
вознамерился разрядить международную обстановку и пошел в спальню к Карине,
чтобы пригласить ее за стол. Он включил свет, и она сразу проснулась. А может,
она и не спала совсем. Присев на край постели, он поцеловал ее несколько раз и
на английском попытался объяснить, что творится в гостиной. Весть о полицейских
почему-то ее сильно напугала, и она наотрез отказалась идти с ним.
— Я не люблю полицейских, —
говорила она. — Мой брат был полицейским, и я знаю, какие они плохие люди.
Идите один. А когда все закончится, позовите меня. У меня плохо с нервами. Мне
снова снилась моя сестра. И у меня болят почки. Мне совсем нельзя пить. Вы
идите — они могут прийти за вами.
Симонов никуда не хотел
уходить. Он сказал, что выключит свет и приляжет рядом с ней.
— Нет, нет, — почти
закричала Карина. — Они придут и подумают плохое. Я вас очень люблю и очень
прошу идти к ним. Я не хочу видеть полицейских.
Симонов вдруг заразился ее
страхом - испугался скомпрометировать девушку, покрыл ее горячее лицо
торопливыми поцелуями и, погасив свет, быстро вернулся к компании.
Вовик уже смирился с
обстоятельствами и о чем-то расспрашивал Анхеля. Барбарина переводила. Анхель
рассказывал о подготовке города к приезду Фиделя. Сегодня он участвовал в
прочесывании окрестностей Моа и выявлении всех посторонних в городе. Последний
месяц работал без выходных и почти не спал. Точного дня приезда не знает никто,
кроме самого Фиделя. На него все время готовятся покушения американскими
агентами, и поэтому он каждую ночь спит в разных местах. В его охране никто не
работает больше года: охранников меняют, чтобы они не успели установить
контакты с «гусанос». И даже при таких предосторожностях он много раз был на
краю гибели.
Симонов уже прочел о
некоторых эпизодах покушения на команданте в кубинском журнале «Bohemia». Они ему показались похожими на анекдоты о майоре Пронине. То Фиделю покрывают
одежду каким-то снадобьем, чтобы напрочь лишить его не только бороды, но и
всего волосяного покрова. А вместе с волосами и легендарной популярности. Или
закладывают мину в большую караколу и оставляют ее на дне морском вблизи некого
секретного пляжа, где Фидель забавляется подводной охотой. Но вместо команданте
на раковину позарился личный фотограф вождя и погиб вместе со своей дорогой
фотокамерой для подводной съемки.
Вовик тоже не ударил в грязь
лицом и рассказал несколько смешных случаев из своей трехлетней службы в
воздушных десантниках. Оказывается, он даже побывал в Египте, и ему повезло
благополучно удрать от евреев с Синайского полуострова во время шестидневной
войны.
Симонов хотел как-то
остановить Вовика от этого опасного трепа, но понял, что этим только
акцентирует внимание всех на этом героическом эпизоде из жизни Голоскова. В конце
концов, здесь с удовольствием рассказывают об участии советиков в отражении
американской агрессии в заливе Кочинос. Дня три назад Симонов познакомился в
операторской водородного цеха с инженером Пабло. Он пацаном несколько лет жил с
родителями в Штатах, бегло говорил по-английски. До поступления в Сантьяговский
университет служил в армии и угодил в заварушку — битву со своими соотечественниками-эмигрантами.
Они приплыли из Флориды и десантировались на Плайа Хирон — приморском пляже,
чтобы освободить свою родину от коммунистов.
Симонову захотелось
поболтать на английском со словоохотливым курчавым невысоким мулатом, лицом,
манерами и одеждой похожим на европейца, и он пригласил его в гости. Они весь
вечер просидели за бутылкой, и Пабло беспрерывно рассказывал о своей жизни в
Америке, о службе в армии и встречах с Фиделем. «Я его встречал несколько раз.
Первый раз — на Плайа Хирон, во время октябрьского кризиса в шестьдесят первом
году. Он спросил меня: «Сколько тебе лет? Когда закончишь службу, тебе надо
учиться». А в тот год без вашей помощи - без ваших танков и артиллерии и ваших
людей - нас бы разгромили за неделю. Сами посудите, какая у нас была
подготовка. Близко от нашей части стояла артиллерийская часть.
Восьмидесятипятимиллиметровые пушки — самые большие на Кубе в то время. Однажды
прохожу мимо позиции одного орудия и вижу: весь артрасчет стоит далеко от пушки
— вот так, прижавшись друг к другу, испуганно, и все наперебой кричат мне: «Не
ходи туда! Там, в пушке, — снаряд, а мы не знаем, как его вынуть».
— Бобик, я устала
переводить! — закричала Барбарина. — Мне скучно. Я хочу танцевать.
И потащила Вовика за руку в
центр гостиной. Вслед за ними поскакали Лидия и поедающий ее полупьяными
миндалевидными глазами молчаливый «Мишка».
По телевизору шла трансляция
карнавальной музыки и танцев — кубинских сонов, от которых здесь балдели все,
начиная с годовалых младенцев и кончая парализованными стариками. Как советики
ни старались подражать умению кубинцев двигать ногами и бедрами под эту музыку
— получалась лишь уродливая имитация, не больше.
Симонову и Анхелю оставалось быть статистами на этом празднике жизни. На Кубе, Симонова уже предупредили, мужчина никогда не станет танцевать с мужчиной. Иногда советик, по неведению, пытался брать под руку своего кубинского друга - и этот друг тут же отскакивал от нежного советика, как ошпаренный: «?No soy maricon!, ?No soy cherna o pederasta!» Эти слова предупреждали советика, что его спутник не относится к сексуальному меньшинству. Точно так же в гаванских ресторанах к вам за столик никогда не подсадят незнакомых мужчину или женщину, дабы вы не подумали, что вам навязывают полового партнера или хотят стеснить ваши покой и свободу.