С утра следующего дня
Симонов и его «амиго» и коллега по работе в дорогом отечестве Толя Петрушко, штангист
по призванию и инженер по сигнализации и связи по необходимости, готовились к
ночной операции на территории иностранного государства. Все хозяйственные
операции и контроль над расходами по собственной инициативе, к немалой радости
Симонова, взял в основном на себя именно обладатель многих призов, кубков,
вымпелов, медалей и грамот за толчки, рывки и жимы в первом тяжелом весе
стального снаряда, обвинив Симонова в расточительстве и незнании жизни:
— У тебя зарплата там, начальник, была не то,
что у меня. Ты копейку не привык считать. И здесь тоже, смотрю, тратишь направо
и налево. А я не блядей сюда приехал поить-кормить, а хотя бы на «москвичек»
плюгавый подсобрать, чтобы на дачу ездить, картошку семье возить. Но и без баб
нельзя — не на узел же завязывать! Поэтому надо все посчитать, чтобы за минуту
удовольствия потом не скулить самим без продовольствия. Не у всякого шофера от
картошки член стоит — не слышал такую песню? И я, жалко, только одну строчку
помню.
Толя по-детски радовался,
что судьба пусть и на время, всего на год, уравняла его с бывшим начальником, и
Симонов про себя потешался над наивными поучениями и подчеркнутым панибратством
одного из своих многочисленных подчиненных. Петрушко как будто напрочь забыл,
что в загранку попал благодаря рекомендации Симонова после унизительного
заискивания и просьб, вроде бы недостойных гордого звания призера России.
Симонов поддался напору тяжеловеса.
И вот на зависть множества
сослуживцев, осуждавших теорию и практику чемпиона и призера копить и сохранять
мышечную и интеллектуальную энергию в рабочее время, чтобы рационально
расходовать ее на помосте в спортзале и на чемпионатах. Он часто надолго
исчезал из отдела, от своего чертежного станка, чтобы поднакачать мускулатуру и
откорректировать вес недельки две на
сборах, соревнованиях, получить очередную медаль или вымпел. А после победного
возвращения встать в очередь к кассе вместе с теми, кто в отсутствии штангиста
выполнял его инженерную работу. Он был бы не против уйти в профессиональный
спорт, но в стране, где любой талант принадлежал не индивиду, а всему народу,
его не существовало.
Для начала ездоки в
незнаемое составили примерную калькуляцию с ориентацией на карточную систему
распределения продуктов в этой стране. В неделю каждому инспецу полагалось по
две бутылки рома. Две они уже употребили. Значит, с собой берут оставшуюся пару
— это полтора литра на четверых. Но ведь не пьянствовать же идем! В таких делах
алкоголь может сыграть злую шутку, и тогда палку никаким краном не поднимешь,
резонно заметил Петрушко, оторвавшись на мгновение от сложных вычислений столбиком.
Гениальное всегда просто:
Толя, кроме рома, включил в меню простую и понятную желудку славянина пищу:
говяжью тушенку, сыр, баклажанную икру, банку консервированного языка, бананы,
лимон, апельсины и конфеты.
Сбросились для начала по
десять песо — должно хватить. Уточненный расчет согласно кассовым чекам сделаем
завтра. Поехали в «Фоксу» — так советики называли один из небоскребов в центре
Гаваны. В нем находились магазин-распределитель и столовая для иностранных
специалистов. Сделали закуп по именным, с фотографией, «тархетам» — похожими на
заводской пропуск карточкам. Их выдали в первый же день в филиале ГКЭСа –
советского госкомитета по экономическим связям. По этим тархетам в большом и
неуютном, умопомрачительно душном, не имеющем вывески, наглухо зашторенном
магазине завели еще один документ – заборные карты на продукты питания и
одежду.
Здесь на все – от хлеба,
консервов, бакалею, мясо, крупу, овощи и фрукты, выпивку и незамысловатое
барахло - цены по сравнению с коммерческими были почти на порядок ниже. Поэтому
Симонова и Петрушко за квартал до дверей гастронома раза три останавливали
молодые кубинцы и, протягивая деньги и озираясь по сторонам, просили что-то
купить. Толик строго предупредил:
— Не вздумай с ними базарить
— сразу попадешь под колпак наших или кубинских гэбэшников. Мне один москвич,
который сюда на строительство АЭС второй раз приехал, рассказал, сколько здесь
советиков на спекуляции сгорело. Покупают барахло, жратву по дешевке — продают
кубинцам по ценам черного рынка. Потом золото начинают скупать, антиквариат.
Это нам, сибирским валенкам, ничего не надо, кроме кайла и тачки, а столичная и
питерская братва ушлая, нос по ветру держит. О светлом будущем шурупит по-деловому.
После отоварки зашли в
столовую в том же «Фоксе», где вся обслуга состояла из ядреных русских сеньор.
И где дух стоял родной — пахло щами, подливой, жареным луком, ржаным хлебом. И
меню без выкрутас, как в родной институтской столовке, — комплексный обед из
трех блюд за одно песо. Потная трехсотграммовая бутылочка студеного пива — за отдельную
плату по той же цене.
С кухни несло невыносимым
жаром, и столовая напоминала сталеплавильный цех. Потные лица поварих,
официантки, кассирши и нескольких посетителей – все они были русскими - буряковым
цветом походили на недожаренные бифштексы. Небольшой зал со столиками на четыре
персоны словно был импортирован из Союза вместе с мебелью, мятыми, залитыми
борщом скатертями, сердитыми бабами и мухами.
Наспех поглотив обед,
Симонов и Петрушка выскочили на высокое
крыльцо, как ошпаренные, но и тут не было спасу: полдень, солнце стоит в зените
и разит все живое, как лазерная пушка. Потная одежда прилипла к телу, как будто
ты только что вынырнул из горячего рассола.
—Кубинки кубинками, —
командным тоном пробасил Петрушка, — а надо от этой жары на хрен спасаться.
Поедем в «Сьерра-Маэстру», искупнемся. А иначе до вечера у нас в штанах все
расплавится, и бабы будут ни к чему.
На высоком крыльце штангист
походил на могучий монумент — стокилограммовый мужик, ни одной жиринки, лицо типичного
красивого русака и взгляд, презрительно устремленный на суетливый человеческий
род. Большая клеенчатая сумка с провиантом в накаченной руке придавала его
фигуре житейскую завершенность.
В гостинице «Sierra
Maestra», согласно красивой легенде подаренной некогда американским
миллиардером своей любовнице-кубинке, они часа четыре купались в двух бассейнах
— один с пресной, другой с океанской водой. Раза два спускались в открытый сегодня
величаво спокойный океан по стальной вертикальной лестнице, закрепленной в
бетонной толще отбойной стены, защищающей изящное, словно сотканное из морской
пены, здание гостиницы и ее двор с бассейнами и солярием от океанских волн.
Подолгу плавали в теплой
горько-соленой воде с тихо присутствующим в душе удивлением, что сейчас в
Сибири зима, ноябрьские морозы, а они — как в Сочи в разгар бархатного сезона.
В темном баре — только полки с бутылками отбрасывают матовый свет, — пока пили
ледяное чешское пиво, потная рубашка превратилась в холодный скафандр — в спину
дул кондиционер.
- Может, в ГКЭС зайдем,
спросим, когда нас в Моа отправят? – сказал Симонов. - Тут рядом.
С юмором у Петрушко всегда
был дефицит, и он, посасывая заморский напиток, снова получил возможность поучить
уму-разуму бывшего начальника:
— Тебе что, здесь плохо?
Подумай, когда в жизни еще может привалить такое — бесплатный, хорошо
оплачиваемый курорт? Тебе ведь не за работу — за пребывание в этой стране
платят. Мне тот же москвич рассказал историю. Приехал сюда один геолог, живет
тихо, как мы, в гостинице, каждый месяц ходит в ГКЭС в кассу, получает денежки,
спекулирует и ведет паразитический образ жизни. Вроде нас сейчас. Через год
является к представителю заказчика: отправляйте в Союз. Ну, там, может, и возмутились,
но что поделаешь? Сами бабьим пирожком мух ловили! И отправили мужика в Союз
подобру-поздорову, чтобы самим не влетело. Да он бы до конца жизни так жил,
если бы срок продаттестата не истек. И его по этой причине из гостиницы не
стали пинать. А ты представь, если бы жить в этой гостинице? В «Сьерре»? И
живут же! Не только немцы или чехи, но и наши всякие партбоссы, министерские
шишки. Это нас, совковое быдло, по дореволюционным бардакам рассовали.
Петрушко все больше удивлял Симонова своей житейской мудростью и хозяйской сметкой: на первом месте — качественное питание, потом — жилье, затем — одежонка, а там уже и бабы и все остальное... Впрочем, все по Марксу.