Глава 84. Перелет Моа – Никаро – Сантьяго - Гавана

Но именно Толик разбудил Симонова полшестого, когда в щелях жалюзи синел рассвет, а в воздухе витала примесь заводского сероводорода. Иван Сапега встал немного позднее, и они за коротким завтраком чокнулись стаканами с водкой.

А в шесть подъехал на своем « уазике» Роландо. Когда Симонов, Сапега и Петрушко спустились с багажом вниз, наш прославленный «джип» заглох и не захотел заводиться. Откуда-то, к счастью, появились двое монтажников и - в предвидении неминуемой опохмелки - охотно донесли чемодан с книгами, мешок с письмами от моавцев в Союз и картонную коробку с море-дохлятиной до аэропорта. Благо жара только набирала ускорение, и бриз с моря нес легкую солнечную прохладу.

В порту их уже ждали Игорь Седов, Володя Синицын и Володя Коновалов. Последний – и как парторг, и как приятель. Монтажники, выпив по полстакана рома, простились и ушли.

Игорь Седов сделал пару снимков перед зданием аэровокзала – и с выпивкой, и без нее. Коновалов вдруг сказал, что кубинцы считают Симонова очень ценным спецом и хотят его скорейшего возвращения. Игорь Седов напомнил зайти к его жене и сыну и передать им его «регалы» – маленький пакет, который уже лежал в чемодане. Советики проводили Симонова до трапа и помогли занести багаж в самолет.

А минут через двадцать ИЛ-14 уже приземлился в Никаро. И сразу же, на летном поле, Симонова окружили Володя Голосков, Аксентьев, Мокросов, Климухин и Якушев. Ром и стаканы были наготове – оставалось только выпить, принять от красноярцев посылки и письма их семьям в Союзе.

- Зайди и ко мне, - сказал Якушев, мужественно скрывая боль покинутого любимой женой страдальца. – Вдруг Лидка передумает и захочет со мной жить. Спроси ее, а я готов все простить. Потому что и сам не ангел. И напиши мне, лады?..

 

***

 

Когда самолет садился в Сантьяго, Симонов почти не надеялся увидеть Карину. Вслед за другими пассажирами он вошел в прохладный зал аэровокзала. И здесь его ожидал неприятный сюрприз: в очереди у стойки регистрации билетов стоял Муртазин в гуайавере и с портфелем. Его осетинская внешность вполне совпадала с обличием кубинских аборигенов.

Симонову тоже нужно было регистрироваться: из Сантьяго на Гавану летел уже другой самолет – четырехмоторный ИЛ-18. Симонов взял, было, курс на Муртазина, издали кивнув ему головой, но в этот момент увидел Кари. Она сидела в кресле во всем белом и показалась ему настолько красивой, что он на мгновение остолбенел и не знал, как ему поступить – встать ли в очередь или сесть с ней рядом.

Он выбрал второе – подошел к Кари, поздоровался и на минуту подсел рядом.

- We are in a hurry. – Мы очень спешим. Нас ждет такси – меня и Барбарину. У нас в девять утра начинается экзамен на курсах.

Она взглянула на часы, и ему было приятно – это был его подарок. И авторучка с золотым пером, привезенная им из Москвы, тоже была при ней – в нагрудном кармашке белой кофточки. Ее длинные атласно-черные руки от самых плеч были голыми - ему нестерпимо хотелось их погладить. Он взял ее кисть, но она отдернула руку:

- На нас смотрят. В очереди есть советико, ты с ним здоровался. Возьми эту книгу.

Она достала из-за спины завернутую в бумагу книгу, и он положил ее в свой портфель.

Подошла Барбарина в короткой юбочке и с чудовищными красными клипсами на покрасневших мочках.

- Здравствуй, Саша! – закричала она по-русски на весь вокзал. – Как дела?

Симонов не видел реакции Муртазина на это приветствие, но все кубинцы с любопытством смотрели на них. Конспиратор из Барбарины был никакой.

- Нам надо ехать, Саша, - сказала Кари, умоляюще глядя на него. – Прости.

Она поднялась и вместе с Барбариной направилась к выходу. Он провожал их взглядом. И сзади Карина была прекрасна в обтягивающих ее фигуру белой кофточке и брюках, подчеркивающих длинные ноги, крупные ягодицы и широкие бедра.

Он слазил в свой портфель и быстро пошел следом за ними. На выходе - в тамбуре между стеклянными дверями - Симонов сунул в руку Барбарины коробку с флаконом духов, сказав ей в ухо по-русски:

- Второго августа у Карины день рожденья – подаришь ей от моего имени.

Такси – желтый «Додж-1600» – ожидало напротив дверей. Девушки с улыбками подали Симонову руки – сначала Барбарина, потом Кари. О поцелуях не могло быть и речи – вокруг было много кубинцев, и все смотрели в их сторону.

- Я буду ждать тебя всю жизнь, - сказала Карина на английском. – Как Пенелопа.

«Додж» рванул с места, шеркнув шинами по горячему асфальту, и почти сразу исчез из виду. До экзамена оставалось двадцать минут, а аэропорт находился в нескольких километрах от города.

 

***

 

Муртазин, к его чести, не задал ни единого вопроса в отношении кубинок. Симонов тем более не стал давать никаких пояснений. В аэропорту он спросил главного поставщика специалистов-советиков на Кубу, почему ему отказали в продлении.

- Вы зря отказались, - поморщился Муртазин. – Прежний посол почти никогда не менял своих решений. А новому было не до вас: он принял хозяйство у старого и входил в курс дела.

Самолет шел полупустым, и они, выбрав места, где меньше шумели двигатели, сели рядом – Симонов у окна, а Муртазин через сидение от него, в проходе. Стюардесса - сразу после взлета - разнесла стаканы с рефреской.

- Вы ведь знаете, я тоже уезжаю, - сказал Муртазин не без грусти. – Вот съездил проститься с консулом, с Егорычевым. Он по-прежнему в госпитале, выпишется месяца через полтора, не раньше. Слышали, как мы в автокатастрофу попали? Во всем винят меня – вел «Волгу» я.

Симонов уже слышал эту историю от Смочкова, и душа требовала тишины. Ему казалось, что все его существо разматывается в тонкую нить, которая тянется из его сердца к Карине, и скоро его совсем не станет – только эта живая паутинка, впитавшая в себя его боль и отчаяние. «Никогда, никогда… Неужели никогда больше я тебя не увижу?» – бился в нем вопрос с аналогичным холодным ответом: «Никогда!..»

А Муртазину надо было высказаться и оправдаться – не перед Симоновым, конечно, - перед самим собой и его затерянными в бюрократических дебрях оппонентами. Они с затаенной радостью свалили на него всю вину за увечья старого консула и поспособствовали высылке его из страны.

На Кубе он имел все – и власть, и влияние, и большие деньги. Теперь предстояло возвращаться в свой захудалый, в общем-то, город на прежнюю должность главспеца в проектном институте и существовать на 220 рэ в месяц. Пусть и накоплено не мало, но на долго ли этого хватит?.. И главное, широко распахнувшееся перед ним окно в будущее – в Москву, в министерство - вдруг свернулось в некий кокон. И в нем он должен превратиться из гордого орла в куколку.

- Не такой уж и большой была скорость, - говорил Муртазин, взглядывая на Симонова сбоку карими проницательными глазами. – Не больше семидесяти. Мы ехали из Моа утром, а ночью прошел дождь. Из-за поворота совсем близко я увидел на дороге грязь. Ее намыло с горы или с обочин. Я, естественно, притормозил. Ну и нас занесло. Машина едва не ушла в «канью» – в сахарный тростник. И это было бы самым лучшим исходом – место ровное. Но навстречу шел трактор, наша «Беларусь» с негром за рулем. Крепким таким парнем. Мы с ним потом познакомились. И я снова затормозил. Машину развернуло на сто восемьдесят градусов и правым бортом понесло по грязи навстречу «Беларуси». Удар о трактор пришелся как раз на дверцу со стороны Егорычева. Удивительно, что у тракториста оказался ломик, и мы смогли им открыть дверцу. Иначе мы бы Егорычева не смогли живым добыть из машины. До Сантьяго оставалось около ста километров. Поэтому его доставили не туда, а в военный госпиталь – до него было не больше четырех. Там ему оказали первую помощь. Позвонили в Сантьяго, чтобы подготовили операционный стол. И на «амбулансии» - машине «красного креста» - привезли туда. Он был почти мертвый. И его располосовали от горла и до самого низа. Вырезали полметра кишок, перебрали все внутренности, промыли, зашили. Теперь лежит на вытяжке – для этого ногу ниже колена проткнули, подвесили. Косой перелом бедра. А старику уже за шестьдесят. Ест через силу, боли в животе не проходят. А он хочет встать на ноги и еще года два-три здесь поработать. Чтобы на пенсии безбедно пожить. Не думает о том, что это может стать его лебединой песней.

Симонов предложил выпить, и Муртазин согласно мотнул головой. Симонов разлил коньяк в картонные стаканчики из-под рефрески, и они чокнулись за встречу в Союзе.

- Знаете, - горько заключил Муртазин, - у нас ведь так: сегодня ты кум королю и сват министру. А назавтра из тебя сделают кусок сухого, никому не нужного кизяка.

 

Предыдущая   Следующая
Хостинг от uCoz