РЯБИНОВЫЕ БУСЫ

 

Прошлой весной, в конце мая, Рената Ботова поехала по путевке в Анталию, вернулась в Красноярск и подала заявление на увольнение. После двух положенных недель отработки она отбыла в неизвестном направлении. На женском прощальном междусобойчике в кабинете менеджера по кадрам фирмы Mobtel Елены Николаевны Иванниковой дотошные бабенки пытались устроить беглянке допрос с пристрастьем: куда, мол, она так нежданно-негаданно навострилась?..

– Да вот замуж позвали, – отшучивалась Рената, улыбаясь полными губами, покрытыми перламутровой помадой и моргая озёрными глазами, затененными наклеенным голубым камышом ресниц. – Нашелся благородный странствующий рыцарь Тибо Брюле. Полюбил он бедную пастушку тридцати шести годов с приплодом. Она ответила ему тем же. И рыцарь, сняв стальные доспехи, повел пастушку в костел под венец под тяжелые вздохи оргáна.

– Брось ты, Ренатка, прикалываться! – увещевали девки покидавшую их подругу. – Вечно придумываешь своим органом всякие брюле с глазом или ананасом.

Характер Ренате достался от русско-татарских родителей действительно задорный, отзывчивый, искрометный. Работалось с ней легко и результативно. Заодно можно было и побазарить, и позубоскалить от души. Хотя кадровичка и, может, еще кто-то из коллег знали: жилось Ренате с матерью и пятнадцатилетней дочкой не сладко. Муж ее давно исчез бесследно в лихие бандитские девяностые, ввязавшись в сомнительный бизнес. То ли его грохнули, то ли он от долгов и алиментов до сих пор скрывается, но пропал мужик навеки без огня и дыма!.. Рената с красным дипломом университета, чтобы как-то выжить, вместо занятия биологией, ушла в агенты по продажам. А по ночам подрабатывала переводами с английского – пригодились знания и любовь к этому языку, полученные в специализированной тридцать пятой школе Красноярска.

Бутылку мартини допили, торт с чаем съели, и Рената растворилась в равнодушном житейском море. Вскоре о ней, как и о десятках других уволенных по своей и начальственной воле, а чаще – по сокращению численности, забыли.

Кадровая текучка в сетевой фирме, скупленной и превращенной проворными москвичами в кровососный спрут по всем провинциальным городам страны, была стремительней, чем вода и пена на горных реках. А деньги уплывали из регионов в одном направлении – в дорогую нам всем столицу и оффшорные зоны безвозвратно. Люди нанимались и увольнялись со скандалами и судами за невыплаченную зарплату и обещанную премию, без выплаты положенных по закону отпускных с калейдоскопической быстротой.

Для молодого директора филиала личных привязанностей не существовало. «У картишек нет братишек, – к месту и не к месту любил он повторять Елене Николаевне. – Бизнес не терпит слюнтяев и неудачников. А рабочей силы в России – как грязи. Только вот тех, кто работать умеет, хрен найдешь». И заставлял менеджмент сочинять, обучать и прививать персоналу западные стандарты потогонного труда. А сам предпочитал осуществлять руководство национальными испытанными методами – матом, криками, угрозами и увольнениями. Правда, ко времени, когда москвичи искусно, или искусственно, обанкротили эту финансовую пирамиду, он изловчился перевести часть активов на себя и создать новую сеть по подобию обанкротившейся империи. Кроме того, он с сестрой скупил по дешевке два санаторных корпуса на лечебном озере в соседней области, потратился на их ремонт и, начиная с весны и до поздней осени, обдирал отдыхающих больных и здоровых клиентов по полной программе.

Он воспользовался наработанными связями, подкрепленными халявным баблом. Пришлось, конечно, с помощью жадных юристов сочинить и протолкнуть по чиновничьему пищеварительному тракту прорву разных бумаг и поменять у входа обанкроченную вывеску на свежий бренд, сохранив за собой аренду тех же муниципальных помещений. Это после того, как москвичи, набив карманы за счет сибиряков, отказались от них. В числе немногих прежних работников он перевел в свою вотчину и менеджера по кадрам Елену Николаевну. Она служила верой и правдой, горбатясь на хозяина по двенадцать часов в сутки. Если не на рабочем месте, то у себя за компьютером дома, удовлетворяя постоянные бзики волевого нувориша, пьющего, по Горькому, из наемных трудяг кровь, как сок из клюквы.  

Бойкая красивая кадровичка, в советском прошлом чемпионка мира по «охоте на лис», искренне удивилась и обрадовалась появлению Ренаты Ботовой в том же кабинете неделю до Нового года. Холод на улице царил зверский – под сорок градусов. Однако лица Ренаты, прикатившей на такси, мороз не испортил – оно оставалось таким же матово-свежим, только без наклеенных ресниц и крашеных губ. От этого и синие глаза ее с восточным разрезом выглядели ярче и больше, и губы естественно розовыми. А норковая шубка и вязанная белая шапочка были на ней прежними, изрядно поношенными.

Елена Николаевна легко отпрыгнула от компьютера, засмеялась и обнялась со старым кадром:

– Ты что, Рената, надумала вернуться к нам? Очень кстати. У нас как раз идет дополнительный набор. Глобальный кризис, а мы в этом году почти двадцать новых магазинов по городу открыли.

Рената не торопилась с ответом. Распахнула шубейку, размотала длинный пушистый шарф, сняла шапочку, рассыпав по плечам длинные, густые, как на телерекламе, темно-русые волосы. По тесной комнате благоуханно воспарил, растекаясь, аромат дорогого парфюма.

– Нет, Леночка, у вас вон, я заметила, и название фирмы другое… Можно я буду тебя Леной называть? – мы же по годам ровня.

– Да ради Бога, Рената! В любое время…

– В любое не выйдет… Я же тогда, при увольнении, с вами не шутила. В Турции я действительно познакомилась с французом, с Тибо Брюле, и мы поженились. На деле все было не так просто. Без оформления кучи документов и взяток – платил, конечно, Тибо – не обошлось. После знакомства в Анталии и до сих пор общаемся с ним на английском – френч что-то плохо в мою дурную голову укладывается. Со свекровью сношаюсь через переводчика – ее сына, точнее.

– Так что, свекровь с вами живет?

– Боже упаси! Раз русские от свекровей бегут, как от огня, так и во всем мире. Нет, мы живем в центре Парижа, в огромной, по нашим понятиям, квартире с приходящей прислугой – она готовит, убирает. А я целый день в гордом одиночестве маюсь от безделья. Смотрю телевизор – фильмы на русском, английском. Иногда и на французском – надо же как-то адаптироваться к их жизни. Иногда выхожу прогуляться по соседним улицам с единственной целью: встретить русских туристов. Благо их в центре Парижа много. Иду за соотечественниками следом, слышу отдельные слова, фразы, мат – и это для меня прекрасней самой задушевной музыки!.. По выходным ездим в провинцию на его «пижо» к матери. Я там пеку плюшки, блины, пироги – для них, но больше для себя, конечно. Их хваленая кухня мне уже поперек горла!.. Ем, а его мать, мадам Элоди, смотрит на меня влюбленно, как завороженная. Без Тибо мы с ней – словно глухонемые: она не знает английского, тем более, русского. А я – французского… Мне на эту блаженную парочку несказанно повезло. Французы, в большинстве своем, довольно скаредные, расчетливые эгоисты. Хотя, говорят, и остроумные и веселые. А я как это могу оценить, если их языка не знаю? А эти, мама с сыном, – два лохмена, доверчивые и добрые, как дети. Представляешь, он свою кредитную карточку на два миллиона евро доверил мне: покупай, что хочешь!.. Неужели не соображает, что я могу его трудовые бабки перевести в Россию или любую другую страну? И мне ничего за такую пакость по закону не будет... А может, он интуитивный психолог: нутром чует, что я этого в при любом раскладе никогда не сделаю. Перед моим отъездом Тибо заказал интимный вечер при свечах. А я была в настроении – все радовалась, что скоро увижу родителей, дочь, Москву, Красноярск. И вижу: мой Тибушка скис, повесил голову вот так. Спрашиваю: «What is the matter, darling – В чем дело, дорогой? А он; «Ты, Рената, так любишь Россию! Боюсь, ты ко мне уже не вернешься». Поднял голову – по щекам текут слезы. Он женился в первый раз, дико занят на работе на продвинутой фирме. Отдает всего себя не мне, а какой-то нанотехнологии, молекулы и атомы для чего-то собирает. Приходит с работы выжатым лимоном. Так что сексуальность французов для меня, бедной, – очередной миф. Но я его люблю за доброту и порядочность и, конечно, к нему после рождественских праздников вернусь. Он, кстати, сразу настаивал, чтобы моя Лариска жила с нами в Париже, – она не хочет. Говорит, приедет только на летние каникулы. А школу непременно желает закончить в Красноярске. И, правда, как ей там учиться – без языка?.. И вот, Лена, представляешь, едем из Красноярского аэропорта сквозь заснеженную тайгу, по белому холмистому полю в город, а по радио Ирина Поноровская запела свои «Рябиновые бусы». Помнишь? «Рябиновые бусы как рассвет, признаний безыскусных чистый свет, рябиновые бусы раз в году пророчат счастье и беду». И я стала ей во все горло подпевать. Пою и реву, слезами захлебываюсь. Шофер: «Вы что, в самолете наклюкались?» Говорю: «Там же теперь не подают и вообще запрещено!.. Просто, – говорю, – устала от Франции. И лучше Сибири в целом мире страны нет!..»

 

  4 01.2010                                                                  Красноярск

 

Хостинг от uCoz